Дорога на Ханаан
Шрифт:
В чреде трагических событий, связанных с рождением сына, Терах показал себя человеком отважным, готовым противопоставить жестокому повелителю волю, решимость и изворотливость опытного царедворца. Но тогда речь шла о спасении безвинного ребенка от самодурства тирана. Теперь же страшное преступление, которое совершил Аврам, было очевидным и дерзким. Терах фактически стал свидетелем самого страшного преступления, которого тирания ни при каких обстоятельствах не может ни простить, ни оставить безнаказанным: бунте против идеологических основ государства. Как бы ни было Тераху тяжело, он, по-видимому, без колебания арестовал своего сына и отправил во дворец. Совершенно очевидно, что и это был поступок отважного человека: меньше всего идейный борец с инакомыслием в этот момент думал о своей жизни. Терах сознательно шел на смертельный риск; ему предстояло непростое объяснение с Нимродом по поводу своего участия в событиях полувековой давности, когда несчастный отец не просто ослушался тирана, но и прямо обманул его. Вряд ли это могло сойти ему с рук. И тем не менее…
«Повел Терах сына на суд к Нимроду», [65] – свидетельствует Агада. Вероятно, это все же был не суд, а предварительное следствие.
Как обычно, первый вопрос призван установить личность подозреваемого в преступлении…
«Это ты есть Аврам, сын Тераха?» [66]
Видимо, Аврам не стал отрицать этого очевидного факта… Следующий вопрос Нимрода прямо касается сути преступления, которое согласно формальному праву подозреваемый должен еще подтвердить, т. е. принять на себя вину, которую инкриминируют ему должностные лица…
65
Там же, стр. 45.
66
Там же.
«…Отвечай же мне: разве не известно тебе, что я господин над всем творением, и солнце, и луна, и звезды, и планеты, и люди – все движется волей моей. Как же ты дерзнул священные изображения уничтожить?». [67]
Как видим, второй вопрос Нимрода вытекает из первого: главное преступление Аврама он видит все-таки не в практическом уничтожении идолов, среди которых главным, без сомнения, было «священное изображение» самого царя, а отрицание общепринятого идеологического постулата «я господин над всем творением». Аврам сразу понял, к чему ведет дело царь, и приступил к формальной защите с помощью логической схемы опытного казуиста. Нет сомнения, что Терах как свидетель обвинения был допущен к участию в следственных действиях и, вероятнее всего, находился в той же комнате. Есть все основания полагать, что все оправдательные аргументы Аврам обращал не столько к Нимроду, сколько к своему отцу.
67
Там же.
«Позволь мне слово сказать не в укор, но в хвалу тебе». [68] Аврам предпочитает не обострять до поры до времени и без того напряженную ситуацию. Царь глотает нехитрую наживку. «Говори, – сказал Нимрод.»
Авраам продолжает:
«Исконный порядок в природе таков: солнце всходит на востоке, а заходит на западе. Так вот, прикажи, чтобы завтра оно зашло на западе, а зашло на востоке, и тогда я признаю, что ты подлинно господин над всем творением. (Аврам, как видим, играет по-крупному; он чувствует, что времени у него немного и потому торопится высказаться.) И еще вот что: для тебя не должно быть ничего сокровенного. Скажи мне сейчас: что у меня в мыслях и что я сделать намерен?»
68
Там же.
Царь, не привыкший к такому логическому напору, мешкает с ответом. Следует ремарка: «Нимрод задумался, важно поглаживая рукой свою бороду». Аврам добился своей цели: выиграл время. Отразив первый натиск, он приступает к нападению…
«Нет, – продолжает Аврам, – напрасно ты ищешь ответ. Не владыка вселенной ты, а сын Куша. И если бы ты, действительно был Богом, то отчего ты не спас отца своего от смерти? И так же, как ты отца не спас от смерти, ты и сам не спасешься от нее».
Что и требовалось доказать: смертный не может быть Богом!
Нимрод наконец сообразил, что перед ним слишком серьезный противник, и фарс судебного разбирательства в форме публичной словесной порки отменяется за ненадобностью. Свою очередную фразу он обращает уже не к Авраму, а к Тераху…
«Не заслуживает ли жестокой кары сын твой, отрицающий божественное всемогущество мое? Он должен быть сожжен!»
После соответствующего устрашающего демарша, Нимрод обращается уже к Авраму с заманчивым, с точки зрения тирана, предложением:
«Поклонись огню как божеству, и я пощажу тебя».
За прошедшие тысячелетия психология тирана мало переменилась. Вспомним процессы над диссидентами шестидесятых-восьмидесятых годов. Что требовалось судьям и тем, кто за ними стоял, от подсудимых? Разве доказательства их невиновности? Отнюдь. Инакомыслящие считались виновными априорно. Требовалось раскаянье, самодискредитация, публичная измена своим убеждениям. Разве не этого же требует от Аврама Нимрод?
Но тактика Аврама остается неизменной…
«Огню? – ответил Аврам. – Не правильнее ли поклониться воде, которая тушит огонь?»
Диалектические тонкости для Нимрода никакого значения не имеют…
«Хорошо, поклонись воде».
Аврам продолжает игру…
«Не поклониться ли лучше облаку, насыщенному водою?
Я и на это согласен, – поклонись облаку.
Но разве не сильнее ветер, разгоняющий облако?
Поклонись же, наконец, ветру!
Но разве человек не преодолевает и силу ветра?
Довольно, – воскликнул Нимрод. – Я поклоняюсь огню, и тебя заставлю ему поклоняться». [69]
69
Там же, стр. 46.
Точка, на которой финишировал этот диалог, разумеется, с самого начала была известна Авраму. Такой финал был неизбежен при существующем раскладе сил. Просто Аврам хотел показать всем присутствующим на «предварительном следствии» и, особенно, своему отцу нелепость господствующих в стране воззрений. Этой цели он добился.
Тот факт, что в агадическом предании, которое мы цитировали выше, представлены именно предварительные следственные действия, а не судебные слушания свидетельствуют источники, на которые опирались в своей книге Люкимсон и Абрамович. Фарс, разыгранный под диктовку тирана, требовал всей необходимой процедуры: следствие, тюремное заключение, суд, казнь.
«В ярости от того, что он бессилен ответить на насмешливое предложение Аврамап поднять солнце с запада, Нимрод повелел отправить его в тюрму, а затем, чтобы придать делу вид законности, немедленно собрал государственный совет. Мнение верховного жреца и всех остальных членов совет, включая Тераха, было единогласным: этот человек заслуживал смерти еще во младенчестве и сейчас, когда, наконец, оказался в руках царя, должен быть немедленно предан смертной казни». [70]
70
«Жизнь Авраама Иври», стр. 20.