Дорога на простор
Шрифт:
Так тайша получил кольчугу Ермака.
Но спустя некоторое время в улусе Аблая побывал сам бек Мамет. Он захотел посмотреть на панцирь, который завещал ему хранить отец, мурза Кайдаул. А когда Аблай показал ему панцирь, Мамет не признал его за свой. И снова в 1668 году тайша шлет в Москву послов. Снова Москва дает указ "о сыску панциря Кайдаула мурзы". Но волшебный панцирь исчез и никто его больше не видел [36] ".
Вторая, нижняя кольчуга Ермака попала к кодскому князю Алачу. След ее также затерялся.
36
это отрывок северной шехерезады, – восклицает проф. С.В.Бахрушин, – эпическое посольство от азиатского государя за волшебным
В 1646 году березовские служилые люди отбили на "погроме воровской самояди" у самого устья Оби русский панцирь. На одной медной мишени его был изображен двуглавый орел, а на другой буквы, в которых узнали инициалы князя Петра Ивановича Шуйского. Кольчугу Шуйского привезли в Москву, в Оружейную палату. Почти триста лет пролежала она там. В 1925 году проф. С.В.Бахрушин высказал предположение, что это и есть "низовой" панцирь Ермака [37] .
37
С.В.Бахрушин. "Кольчуга князя П.И.Шуйского", в "Сборнике Оружейной палаты". М., 1925 г.
Грозный подарил "князю Сибирскому" кольчугу воеводы Шуйского – участника многих славных походов своих, убитого в битве с поляками близ Орши в 1564 году, отца псковского героя.
Если это так, то, значит, в Москве хранится единственный безмолвный свидетель смерти легендарного атамана, вместе с его телом опустившийся в холодные и мутные воды Иртыша…
Под Тобольском есть деревушка Котина, живут в ней многие семьи Котиных, потомков ермаковского казака.
В Новочеркасске стоит памятник донскому казаку Ермаку.
В Тобольске на крутой горе, далеко видный и по Иртышу, и по Тоболу, высится обелиск серого мрамора. На нем надпись: "Ермаку, покорителю Сибири".
И во многих местах – на Урале, в Сибири и даже в Казахстане – из поколения в поколение передаются рассказы о Ермаке, и люди с гордостью говорят, что они того казацкого корня.
По всему простору нашей родины поет народ песни о Ермаке.
Высшей, почти беспримерной чести удостоил народ казака, погибшего в шестнадцатом веке и всего-то действовавшего на исторической арене три-четыре года: народное сознание соединило его с былинными богатырями. Вот он едет на коне:
Поскоки его были по пяти-то верст,Из-под копыт конь выметывалСырой земли по сенной копне…Ермак – племянник Ильи Муромца.Вместе с Ильей служит Ермак во Владимире,Обороняет русскую землю от Мамаева нашествия.Когда туго пришлось Грозному под Казанью,Сошлись Ермак, Степан Разин и боярин Никита Романович,Подошел к ним и Емельян Пугачев.Они думали-гадали думу крепкую,Думу крепкую за единою:– Мы Астрахань-городочек пройдем с вечера,А Саратов-городочек на белой заре,А Самаре-городочку мы поклонимся,В Жигулевских горах остановимся,Шатрики раскинем шелковые,Приколочки поставим дубовые.Сядемте, братцы, позавтракаемте,По рюмочке мы выпьем – поздравствуем,ПоВо многих песнях и былинах вместе гуляют, вместе думу думают, вместе бьются с врагами, вместе пируют, пьют мед и зелено вино три могучих атамана: Ермак, Разин, Пугачев. По Ермакову пути, по Каме, плывет Стенька. И вместе горе делят: кручинится казак в азовском плену, и казак этот – то Разин, то Ермак. На многое намекает это скрещение в народном сознании судеб казацкого вождя XVI века и вождя вольницы Разина – того, о ком говорили:
– Стенька – это мука мирская.
Есть знаменательная песня:
“Я пришел к тебе, Грозный-царь, с повинной,Я шатался-мотался, Ермил,По чисту полю и по синю морю,Разбивал я, Ермил, бусы-кораблиИ таксырские, и бусурманские,А больше корабли государевы…”Да возговорил один думчий боярин:“Еще мало нам Ермила казнить-вешати"."Злой боярин, не царский думчий!Без суда хочешь меня казнити-вешати!"Богатырская его сила поднималася,И богатырская его кровь разгоралася…Он, поется в песне, отрубил голову боярину: она
По царским палатам покатилася.Ермак в беде сидит, бедой крутит,А думчие боярушки испугалися,Из царских палатушек разбежалися…Вот идет на разбойника Ермака царская рать. И он, племянник Муромца, говорит ей слово, небывалое в древнем былинном эпосе, слово народного вождя – не разбойничье:
Гой вы еси, солдаты хорошие, слуги царя верные!Почто с нами деретесь, корысть ли от нас получите?Вслушаемся в это. И мы поймем, что своего видит народ в Ермаке – могучего сына и заступника, одного из тех немногих, в ком как бы воплощена сила и правда народная.
Но иным, особым был путь Ермака от пути Разина и Пугачева. И об этом не забывает народ-песнетворец, даже скрещивая, даже переплетая их судьбы. Что же это за путь? Подвиг во славу всей родной земли: так отвечает народ. И богатыря-строителя Русской земли чтит в Ермаке.
Не походом завоевателя-колонизатора, но делом доблести и поисками правды народной считает он "взятие Сибири". Вот почему все события этого "взятия" стали песнями и как живые донесены до нас такие подробности, о которых молчат летописи.
И прижизненная, и посмертная судьба Ермака необычайны.
Совершенное им уже современникам казалось чудесным.
Он стал мифом к половине XVII столетия, всего через пятьдесят лет после своей смерти.
Разителен контраст между непоколебимой, уверенной, повсеместной (не только в Ермаковых местах, не только на Урале и в Сибири) народной памятью о Ермаке, славой его и необычайной скудостью письменных, книжных, вошедших в историю сведений о нем.
По страницам гимназических учебников Ермак проходил тих и светел, и от лат его распространялось сияние. Он никогда не ел скоромного, проводил время в молитвах вместе с добродетельными своими казаками и благочестивые видения являлись ему еще чаще, чем орлеанской девственнице под старым каштаном в Домреми.