Дорога пряности
Шрифт:
«Империя захватила все, что лежит к северу от храма Иннарет. Всякого, кто противится, ловят и казнят прямо на улицах, и кровь разливается по ним алой рекой», – сообщает одно.
«Таил-са скоро падет. Когда ты вернешься? Наши запасы скудеют, и в твое отсутствие остальные теряют надежду», – написано в следующем.
И третье, более позднее, судя по дате: «Твой замысел устроить новую засаду нашел немалую поддержку. Осуществим план, когда ты вернешься».
Свиток дрожит в моих руках, я часто, сбивчиво дышу.
– Такое не подделать. Все это – доказательство, что Афир отправился в Алькибу, доказательство,
Амира дрожащими руками разворачивает последнее письмо. Едва дочитав, она сгибается пополам и плачет. Больше, чем любого чудовища, больше, чем самой смерти, я боюсь столкнуться лицом к лицу с ужасной правдой, ждущей меня в этом свитке. Но все так, как сказала сестра: истина – шип, а не роза, и я не могу вечно бояться того, что может ранить.
Взяв свиток, бегло просматриваю выведенные наклонным почерком строки.
А.,Прошлой ночью поймали еще трех наших.Среди них – Рима. Мы отчаянно нуждаемся в свежем запасе Пряности – и я нуждаюсь в тебе. Ты знаешь, где меня отыскать. Счастливого пути, любовь моя.Ф.– Пряность, – шепчу я.
Письмо выпадает из ослабевших пальцев, ложится на колени, но я все еще пялюсь туда, где оно только что было. Каждая секунда – мучение, я заперта в ловушке стен, которых не вижу, силясь протолкнуть в легкие глоток воздуха. Я не хочу перечитывать письмо, заставлять себя принять его суть. Иначе я обрушу на себя и без того расколотые небеса, уничтожу руины своего мира. Но что еще мне остается? Уйти и забыть произошедшее? Легче проглотить саму луну, чем изгнать воспоминание о том, что мы здесь обнаружили. И потому я вновь поднимаю письмо отнюдь не с мужеством, но со смирением. Перечитываю дюжину раз, пока чернила не расплываются, а крупные слезы не застилают глаза, и я больше не смогу разобрать ни слова, даже если захочу.
– Пряность… ты делился мисрой с чужаками, – произношу я, будто Афир способен услышать меня из загробной жизни. – Почему? Неужели тебе стало настолько худо, что ты позабыл все, чем дорожил?
Амира вскидывает голову.
– Худо? Ты что, не прочитала как следует? – Сестра забирает свиток, тычет во что-то нацарапанное в правом верхнем углу. – Смотри.
Прищуриваюсь:
– Что там?
– Дата! Едва ли неделя до его исчезновения. Разве ты не понимаешь, что это значит?
Пытаюсь разгадать, но разум отказывается слушаться: сердце колотится о ребра, пульс бьется в ноющих ушах боевым барабаном все громче и громче, настолько, что я утопаю в нем и почти не слышу ни Амиру, ни собственные мысли. Сестра меня встряхивает:
– Имани! Ты понимаешь…
– Он жив, – наконец обретаю я дар речи. – Значит, он не сгинул и не покончил с жизнью в Сахире. Значит, он жив… в Алькибе.
– Да! – вопит Амира, и ее безудержная радость эхом разносится по залу. Сестра порывисто меня обнимает, плача, но теперь это самые счастливые из слез. – Наш старший брат жив!
5
Восторг Амиры – волна, возносящая меня так высоко, слишком высоко, что становится опасно. Письмо не спасение, оно лишь мираж оазиса, манящий не к убежищу, но к гибели.
– Афир может быть жив, – громко произношу я.
Амира обхватывает мои щеки ладонями, совсем как баба; он делает это всякий раз, когда призывает меня быть храброй, дерзкой, неукротимой – воплощать все, что составляет величие нашего рода более тысячи лет. От жеста, столь знакомого, я лишь слабею.
– Наш брат – самый умный молодой человек в Сахире, – заявляет сестра. – Он жив где-то там и ждет нас.
Я пытаюсь помотать головой, но Амира сжимает мне щеки:
– Прекрати. Ты строишь надежды на домыслах и ничем больше.
– Нет, я всегда знала, что они жив. Между нами троими тянется невидимая нить прочнее стали. Она связывает нас, и я чувствую сердцем и душой, что Афир все еще здесь. Письмо – доказательство. – Амира вглядывается в мое лицо, изучает наверняка разлившееся багровым румянцем несогласие. Вздыхает, отпуская. – Ты не хочешь, чтобы он был жив.
– Не говори так, пожалуйста. Оглянись, Амира. – Я провожу рукой над разбросанными по ковру предметами. Каждый – загадочный фрагмент головоломки, и один не подходит к другому. – У Афира были чернила и бумаги, а вон там почтовая башенка. Он отправлял кому-то письма. Так почему же ни разу не черкнул ничего нам?
Духи милостивые, простите меня за то, что огонек померк в глазах моей сестры.
– Этому есть объяснение, – натянуто произносит она.
– Да. Он давно погиб.
– Ты этого не знаешь! – На шее Амиры вздувается жилка. – Еще мгновение назад ты даже не знала, что за Песками есть города!
Я поднимаю руки:
– Если мы предположим, что карта настоящая, значит, Афир был явно не в себе, когда покидал Сахир. А больной не может о себе надлежащим образом позаботиться. Мы знаем, что он отправился в эту Алькибу, но не знаем, добрался ли. А если да – пережил ли ужасную бойню, о которой говорится в письмах.
– А еще мы не знаем, погиб ли он.
Я поднимаю свиток с письмом.
– Амира, он делил мисру с чужаками. Мы несем священный долг пред Великим духом защищать от них волшебство. А брат бросил свою семью и народ, чтобы помогать чужакам! Разве это хоть сколько-то похоже на Афира, которого мы знали?
Сестра потирает раскрасневшийся нос.
– Похоже на того, кому нужна наша помощь, даже если он сам этого не осознает. Того, кому нужно, чтобы мы верили, что он живой, и вернули его домой, к семье, где он будет в безопасности. – Амира придвигается ближе. – Ты ценишь разум, логику, то, что можешь увидеть собственными глазами… но хотя бы в этот единственный раз уцепись за надежду. Без нее мы ничего не сможем.
– Надежда, – шепчу я. Как может в человеке вместиться столько несчастья? В груди пылает пожар, и мне больно даже разговаривать. – Я всего лишь пытаюсь подготовить тебя к вполне реальной возможности, что его уже нет. Не хочу видеть, как ты второй раз по нему скорбишь.
Ее взгляд становится жестче, тепло в кофейных глазах застывает, скованное коркой льда.
– За меня не тревожься. Ты единственная, кто страшится о нем скорбеть.
– Нет, я… я не… – тут же заикаюсь я.
– Ты серьезно думала, если вернулась на службу сразу после его исчезновения, что примирилась с его смертью? Ты лишь бегала от сердечной боли.