Дорога стали и надежды
Шрифт:
В углу, в закопченной огромной дыре, еле теплились, отсвечивая жаром, угли. Несколько полок, заставленных потрепанными книгами и какой-то разнокалиберной и разномастной ерундой, вроде куклы с двумя ногами и одной рукой или засушенной головы. Отдельно, странные на фоне беспорядка, сверкали никелем круглые больничные биксы, еще страннее смотревшиеся рядом с большим верстаком, сплошь заваленным инструментами.
Инструменты пугали: от большой кувалды, приваренной к обрезку трубы, до косы, выгнутой острием параллельно черенку-косовищу. Даша сглотнула, покосившись на застывшую
Даша пошевелилась, разгоняя кровь. Зад, болевший от твердого пола, просил встать. Маша вздрогнула, открывая глаза. Ртутью поднялась с пяток и тут же, раз-раз, оказалась рядом.
– Ку-у-уда?
– Холодно.
– Одеяло на! – старое, но чистое, пахнущее чем-то резким, химическим, оно прилетело, выдернутое из темноты. – Ку-у-у-тайся. Топить нечем. Вечером по-о-о-йдем.
– Куда?
Маша хлопнула густыми ресницами. Наклонила голову к плечу, прямо-таки потешаясь над дурочкой, что ничего не понимала.
– За д-р-р-р-овами.
– Точно! – Даша улыбнулась. Зуб на зуб уже не попадал, выбивал заковыристый ритм. Одеяло оказалось колючим и пока не грело.
– К-р-р-р-асиво. – Маша показала на грудь Дарьи. Красиво?
Подвеска, поблескивая серебром, выбралась из прорехи порвавшегося свитерка. Бирюза, даже в полутьме такая… красивая, качнулась. Даша всхлипнула, зажала рот ладонью. Глупость какая-то. Все вокруг глупость. Безумный бред, как приснившийся ночью, только ставший настоящим и ощутимым.
И Морхольд умер. Глупо, ненужно и не вовремя. Ушел сам, оставил ее одну.
Санитарка Маша погладила ее по щеке. Даша не вздрогнула, запрещая себе бояться и стараясь привыкнуть. До места она вряд ли доберется, при любых раскладах.
Маша нахмурилась, свела тонкие брови и потянулась к поясу. Оттолкнула Дашу назад в угол, разворачиваясь и прикрывая ее собой. Большая стальная дверь, загрохотала, окуталась поднявшейся пылью и влетела внутрь. Грохнуло, теперь сильнее, заплясала красная точка, дико скачущая за Машей. Чуть позже добавилась вторая, стараясь успеть за первой. Даша отползла к продавленному дивану, вжалась в прелую спинку с отходящей кусками, пахнущими плесенью.
По стенам застучало попаданиями. Со звоном и треском разлеталась свеченосная посуда. Куклу посекло пополам. В сухую голову, сухо хрустнув, попали несколько пуль. Голова только качнулась, не собираясь разлетаться осколками. Маша, пригибаясь, ломано и странно, двигалась к двум фигурам, возникшим в проеме. Запиналась, совершенно не как в бою с «серыми», шла, как будто борясь с чем-то. Но шла.
В нее попали, на излете, поймав в прыжке, должном закончиться рядом со стрелками. Сталь ее странноватого длинного ножа заблестела, начав петь звонко и убийственно. Пули попали в грудь, разрывая плоть, сбив с ритма, отбрасывая назад. Первый в черном, высоченный, просто огромный, двигался чуть ли не так же быстро, как самая страшная легенда в Дашиной жизни. Да и легенды не должны погибать от пуль.
Машу убивали
Перед ней остановились сапоги, и лишь тогда она поняла, что все. Раздавались только глухие сильные удары – по твердому били чем-то еще более твердым.
– Ну, вот я тебя и нашел, – человек в глухом камуфлированном комбинезоне, шлеме в чехле и черной маске на лице улыбался. Голос его выдавал с головой. – Эй, Шатун, хватит. Ты посмотри на нашу красавицу.
– Че на нее смотреть-то? – Даша вздрогнула, узнавая и имя, и голос. Противно захрустело. – Черт, размолотил ведьме всю башку, скальп хрен срежешь.
– А ты б не увлекался, – человек присел рядом с ней. Уставился блестящими глазами. На груди, прикрепленная карабином к разгрузочному жилету, хрипнула женским голосом, рация, твердя что-то про серое. Или серого. – Майор нас потеряла, Шатун.
– Зловредная баба. Что ты ей скажешь? – Шатун не подходил, сторожил вход. Хрустеть прекратило. – Она как репей, прицепится, и хрен отстанет.
– Насрать. Я ее нашел, – он снова уставился на Дашу. – Меня зовут Илья. А ты, как я понимаю, Даша Дармова?
– Да, – голос, выходя из пересохшего горла, неприятно подрагивал. – А ты кто такой и откуда меня знаешь? И зачем и как нашел?
– О, какая любопытная. – Илья усмехнулся. – Пить хочешь?
Шатун не дал ей ответить, недовольно пробасив от двери:
– Чего ты с ней цацкаешься? Накинь браслеты, чтоб не удрала, и пошли наверх. Надо было штурмовиков с собой брать, а я тебя послушал. Думаешь, выгорит у нас? Мастер не разозлится?
– Нет. Ну, обскакали мы с тобой его протеже, и что? Я свяжусь с ним, когда выйдем наверх. Только учти, потом меня, скорее всего, придется привязывать к квадрику – сил хватит на несколько секунд контакта. Все потратил и на нашу подопечную, которую еле нашел, и на эту бешеную тварь, еле сдержал. Порвала бы нас бабенция, а?
Шатун помолчал. Заговорил, и Даша, на удивление, уловила в его голосе отголоски страха, такого же, как и у нее недавно:
– Да. Видел тех, нашинкованных, в коридоре? Это же она. И сейчас, не зацепи в первый раз, добралась бы. Половину магазина выпустил просто так.
– Ну, считай, что ты мой должник. Ладно. – Илья снова повернулся к Даше. – А нашел я тебя…
Он не договорил. Да и это стало совершенно ненужно: дар вернулся. Нахлынул сразу, расцвечивая для Даши мир яркой, наполненной всеми оттенками, палитрой. И она уже знала то, о чем этот надутый Илья, которого и звали Серым, и который считал себя ровней ей или непонятному Мастеру, даже не догадывался. Но зато Даша увидела все нужное ей, ощутила след Мастера в голове Ильи, такой же, как у нее перед поиском Морхольда, того человека, что хотел узнать про нее все. И узнал бы, наверное, если бы не «но».