Дорога стального цвета
Шрифт:
— Обрыдло мне, Панечка, в этих дурацких Лисках. Разворота тут нету. В большой город, Панечка, хочу.
— В большом городе — лафа, — согласился Панька. — Помню, в Таганроге...
«Главное — вида не подавать, — решил про себяЗуб. — А то живым отсюда не выберешься. Пойду с ними, а там выберу момент, и поминай как звали».
— ...В Таганроге лафа была. В Харькове тоже правильно шмонали, пока не накрыли в малине.
— Дундуков всегда накрывают.
— Чо дундуков! Ты ж не знаешь, как дело было. Вошли
— Вы все обжираетесь? — громко сказала Фроська. — А чего это фазанчик до сих пор дрыхнет? Опоили мальчика, гады!
— Фраер! — позвал Чита, но Зуб не пошевелился. — Стаська, ну-ка!
Стаська с готовностью шагнул в угол, и Зубу в бок впился его тупой ботинок. На несколько секунд перехватило дыхание. Зуб открыл глаза, делая вид, что не понимает, где он и что с ним. А в душе у него накипала злость на всю эту шваль, особенно на вареного Стаську. Прямо руки зачесались смазать ему по сонной физиономии. Так бесцеремонно и безнаказанно Зуба еще никто не бил, да еще ботинком.
— Пить надо меньше, сосунок! — гоготнул Панька. — Вставай, пожри, что осталось.
Пошатываясь, Зуб поднялся с полу. Он в эти минуты не чувствовал никакого страха перед Читой и его шантрапой. Страх вытеснила злость. И если бы Стаська не отошел в другой угол хибары, он, наверно, врезал бы ему от всей души.
Чита подмигнул Зубу:
— Что снилось, фраерок? Давай, наверни пшёнки да на дело надо идти. — Он прищурился и спросил с угрожающей ухмылкой: — А может, не желаешь? Так ты сразу скажи, не стесняйся. Люди свои, обмозгуем полюбовно... как тебе потроха проветрить.
При этих словах Чита молниеносно махнул рукой, и у ног Зуба в пол воткнулся неизвестно откуда взявшийся нож.
— Ну чего ребенка пугаешь, Чита? — нерешительно завозмущалась Фроська. — Не бойся, фазанчик, это он так...
А Зуб и не боялся. Может, спросонья, а может, от нахлынувшей на него решительности, но он даже не вздрогнул. Несколько секунд он в задумчивости смотрел на нож. Потом наклонился, выдернул его из половицы и потрогал лезвие.
— Острый, острый, — заверил Чита и гоготнул. — Будь спокоен.
В детдоме Зуб искромсал все доски в дальнем углу забора — учился метать нож. Рука должна хорошо помнить бросок.
Неожиданно для самого себя он коротко размахнулся. Нож сверкнул над столом и со звуком «вау-у» глубоко ушел в дощатую стену хибары.
Панька удивленно присвистнул. Фроська ахнула:
— Ой, фазанчик!
Стаська, кажется, никогда ни на что не реагировал. Он тупо смотрел на происходящее, и руки у него висели как привязанные. Чита же на нож даже не взглянул, а сразу сказал деловым тоном:
— Понял, фраерок, вопросов не имею. Значит, ты это... по-быстрому порубай, и мы пилим на станцию. Панька! Чо шары выкатил? Дай рассолу человеку! Фраерок, а может, ты того, опохмелишься?
Зуб с отвращением замотал головой. Для него было противным одно упоминание о выпивке. Голова еще кружилась, внутри было пусто. Казалось, при каждом выдохе живот прилипает к пояснице. Во рту гадко до пошлости.
Панька не посмел ослушаться Читу. Он неторопливо черпнул из какой-то кастрюли кружкой и поставил ее на стол.
— Это у него случайно, — сказал он с кривой усмешкой.
Удивляясь собственной смелости, Зуб решительно и даже грубо потребовал:
— Дай нож!
Панька поколебался, раздумывая, не дать ли ему сразу по физиономии. Но Чита... Натянуто ухмыльнувшись, он выдернул из стены нож и протянул Зубу. Тот пил рассол — крепкий, вонючий — и не взял нож, пока не опорожнил кружку. А Панька ждал, хоть у него и кипело внутри. И Зубу очень нравилось, что он стоит и терпеливо ждет с протянутым ножом.
«Хватит с вами чикаться», — подумал он, как говаривал мастер Ноль Нолич.
Чита молча и с интересом наблюдал за всей этой картиной.
— Нарисуй круг, — сказал Зуб, беря у Паньки нож.
— Духарится мужик! — обращаясь к Чите, презрительно бросил Панька.
Но Чита кивнул на стену — рисуй, мол, рисуй.
Найденным на подоконнике гвоздем Панька нацарапал на стене маленький, размером чуть больше кружки, круг.
— Ладно, шкет! Не попадешь — по рылу смажу, чтоб не духарился, — сказал он, разобиженный такой неожиданной решимостью Зуба и его пренебрежением к своей персоне.
— Идет, — стараясь быть спокойным, ответил Зуб. — А попаду, вмажу тебе.
— Га-га-га! — заржал Чита. Такого Панька уже не мог вынести.
— Чего-о?! — двинулся он на Зуба.
— Ты, параша! — грозно привстал над столом Чита, и Панька покорно отступил.— Фраерок правильно говорит, чтоб по справедливости. Ты, фраерок, только попади, а насчет вмазать я на себя беру.
— Ну ладно — в бессильном гневе задышал Панька, не смея идти против
Читы. — Ну ладно, сосунок! Гляди, зарвешься...
— Чего вы надумали, подонки? — закричала
Фроська. — Делать нечего? Фазанчик, брось нож, не связывайся с ними.
Зуб словно и не слышал ее. Он старался собраться в кулак. Больше всего его волновало, что легкое головокружение, оставшееся после коньяка, и вялость во всем теле не дадут ему попасть в круг.
Он отошел к противоположной стене. Стоял он так, что нож должен был пролететь очень близко от головы сидящего за столом Читы. Зуб посмотрел на него в упор, уверенный, что он не выдержит и отодвинется. Но Чита, шевельнувшись было, продолжал сидеть, выжидающе поглядывая на метателя. В его глубоко посаженных глазах угадывалось даже не напряжение — он хорошо знал, где пролетит нож, — а какое-то нетерпеливо-тоскливое ожидание броска.