Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна (сборник)
Шрифт:
«Дорогие дедушка и Леня! Какая чепуха вышла с поездом! Не сердитесь. Я нечаянно проспала».
В углу открытки около ласточки было нацарапано:
«Эта ласточка несет вам мои поцелуи!»
Иван Константинович пережил этот случай очень тяжело. Такого глубочайшего равнодушия Тамары к нему и Лене он все-таки не ожидал.
– А к кому и к чему она не равнодушна, эта девочка? – сказал папа. – Впрочем, нет, я не прав: есть в мире одно существо, которое этот вундеркинд Тамара даже обожает: самое себя, свою особу!
– «По лазури весело играя…» – произнесла я вспомнившиеся мне слова Катеньки Кандауровой, сказанные несколько лет назад о Тамаре.
– Вот именно «по лазури весело играя»! – подхватил папа мрачно. – Она бы и не оглянулась на то место, где осталась ее обедневшая тетушка. Ни одной слезы не пролила бы над ее бедой… Вундеркинд!
Но вот после напрасных, не выполненных ни разу обещаний Тамара в самом деле приехала этой зимой – последней нашей институтской зимой! – на рождественские каникулы к Ивану Константиновичу и Лене.
Я видела ее только один раз. Мы с мамой взбунтовались и впервые не согласились идти к Ивану Константиновичу для встречи с Тамарой.
– К Ивану Константиновичу всегда рада пойти! – сказала мама с неожиданным, необычным для нее упорством. – А к Тамаре идти не хочу. Если она помнит нас, если хочет увидеться с нами, пусть приходит к нам.
Тамара в самом деле пришла (вероятно, настояли Иван Константинович и Леня). Они пришли все трое, но говорила одна Тамара. Хорошенькая, прелестно одетая, она трещала обо всем, что угодно, трещала без умолку. Никогда я не слыхала такой неумной, пустой болтовни.
– Ты с Лидой Карцевой в одном классе учишься? – спросила я.
– Увы, в одном! – Тамара сделала гримасу. – С ней ведь беда случилась. Вы слышали?
– Нет, не слыхали. А что?
– Романчик завела. Это Лида-то! Скромница, схимница! И с кем, спросите? С учителем нашим, словесником Денисовым.
Правда, он красивый, даже, можно сказать, породистый, но все-таки… И можете себе представить, три месяца назад Денисов заболевает, не ходит на свои уроки, ничего о нем не известно… Ну, Лидочка наша, конечно, в грустях! Днем бледна, ночью плачет… И вдруг случайно она слышит разговор двух наших классных дам между собой, надо ж такое! Одна классная дама говорит: «Почему это Денисов не является на уроки?» – «Денисов? – отвечает другая. – Разве вы не слыхали? У него скоротечная чахотка объявилась, он умирает!» И что бы вы думали? – Тамара обводит нас глазами, словно приберегая к концу самый эффектный номер своего рассказа. – Лида Карцева при всех в рекреационном зале слышит этот разговор о своем драгоценном Денисове и – хлоп в обморок!..
Тамара хохочет.
– А дальше что? – спрашиваю я.
– Чего же еще «дальше»? Ромео помирает, Джульетта лежит в обмороке! – веселится Тамара.
Перевожу глаза на Леню. У него горят уши. Он на меня не смотрит…
В тот же вечер мы с Леней бежим к Лидиной маме – Марии Николаевне Карцевой. Она подтверждает рассказ Тамары: Лида в самом деле лишилась чувств, услыхав разговор классных дам.
Лида давно не имела
Мария Николаевна телеграфировала тете-поэтессе. Та обо всем разузнала и сообщила: Денисов в самом деле был очень сильно болен – у него был тяжелый катар легких. Тетя-поэтесса восстановила нарушенную переписку между Лидой и Денисовым. Весной, когда Лида окончит Смольный институт, она и Денисов обвенчаются и поедут на юг – долечивать легкие Алексея Дмитриевича.
– Шельмы-то какие, Лидка и Алексей Дмитриевич! Потихоньку влюбились, обо всем договорились, нам с отцом одно осталось – благословить!
Милая Мария Николаевна! Она остается верной себе. Прелестная, красивая, молодая, глаза мечтательные, а рот – по-детски большой рот девочки-лакомки.
Значит, Лида и Денисов после выпускных экзаменов подадут друг другу руки и войдут в ворота под радугой… Пусть будут счастливы!
Мы идем с Леней домой, Леня очень мрачен. Я не спрашиваю почему…
– Тамарка-то, а? – говорит он с горечью. – Не понравилась она тебе?
Мне очень не хочется отвечать правду. Но ведь иначе – не по правде – мы с Леней друг с другом не говорим.
– Нет, – отвечаю я тихо, – не понравилась.
– Она ведь тоже замуж собирается! – сообщает Леня с какой-то кривой усмешечкой, на которую неприятно смотреть.
– За кого?
– За бульдога. За старого бульдога… У-э-э-э! – Леня делает такую гримасу, словно его тошнит.
– Перестань, Ленька, противно!
– А мне, думаешь, не противно? Она нам с дедушкой фотографическую карточку жениха своего показала. Барон!
Такая бульдожина, тьфу!
– Так зачем она? – удивляюсь я.
Леня подражает восторженной интонации Тамары:
– Богач удивительный! Тетушка Евдокия Дионисиевна говорит про него: «Конечно, он не Адонис, но какое богатство!..»
Я молчу.
– Сказать тебе, о чем ты сейчас думаешь? – спрашивает Леня, но уже своим собственным голосом, добрым, чуть насмешливым.
Мы с Леней иногда играем в такую игру: «Хочешь, скажу, о чем ты думаешь?» И ведь очень часто угадываем!
– Хочешь, скажу, о чем ты сейчас думаешь? – настаивает Леня.
– Скажи! – поддразниваю я. – Скажи, давно я глупостей не слыхала!
– Ты думаешь: «Как же так? Лида и Денисов скоро войдут под «ворота радуги»… И Тамара со своим бульдогом – тоже?» Это ты думаешь? Да ведь, ми-и-илая! – вдруг говорит Леня с расстановкой. – Радуга-то ведь отражается и в луже! И в это ее отражение даже легче войти, только, как говорится, ступи ногой – и вошел!
– Нет, Леня, не угадал! Я о другом думала.
– О чем?
– О том, как тебе повезло, что ты с дедушкой остался.
Леня отвечает не сразу.
– А конечно, повезло… – говорит он задумчиво. – Был бы и я такая пустая бутылка, бесструнная балалайка, как Тамара. Но только – надо быть справедливым! – тут не в одном дедушке дело: в друзьях, товарищах, в Александре Степановиче. Да мало ли! В вашей семье – вы же мне как родные! Даже, может быть, в тебе, Шашура… Хотя ты, конечно, личность глуповатая…