Дорога в 1000 ли
Шрифт:
Фёдор и Лань ушли. Следом поспешил и Лю Чжэнь.
Василий Вагранов проводил их долгим взглядом. Невольно подумал: Дмитрий называет казаков царскими сатрапами, сторожевыми псами самодержавия! А у этого сотника при словах о детях голос меняется, мягчеет, что ли. Сразу понятно: добрый человек. И ни разу никому не «тыкнул», даже своим. И – «господин Лань», «господин Лю», надо же!
…Когда поезд, снизив ход, подошёл к разъезду, семья Лань в полном составе, в сопровождении казака Ермакова, ждала на пятачке возле домика стрелочника. Из пассажирского вагона выскочили несколько человек, быстро забросили на ступеньки детей и жену, маленькую тонкую китаянку, следом несколько узлов, подсадили Ланя с Ермаковым и запрыгнули сами.
На всё про всё ушло не более минуты, поезду не пришлось останавливаться. Он тут же набрал ход и к мосту через Нэньцзян уже мчался на всех парах. Впереди разливалась оранжево-красным озером, набирала силу утренняя заря, освещая призрачным светом плоские крыши окраины Анъанси.
Людей не было: видимо, ещё не проснулись. А может быть, просто боялись боксёров и не выходили за пределы своих сыхэюаней – так китайцы называли группу соседствующих дворов, огороженных одной стеной.
Впереди показались станционные постройки, и оттуда долетели звуки непрерывно трезвонящего колокола.
Тревога!
– Будут останавливать, – сказал Лань Василию Вагранову и Фёдору Саяпину. Они втроём стояли на передней площадке паровоза. Четвёртый, Илька Паршин, был позади, на опоясывающей всю длину паровозного котла металлической дорожке с ограждением: вестовому полагалось быть рядом, на подхвате.
– Илька, – позвал Фёдор, и казачок очутился рядом. – Беги к Прохору, скажи быть наготове. Огонь из пулемёта открывать, только ежели полезут под колёса.
– Никого не жалеть, – добавил Василий.
Саяпин хмыкнул:
– Прохор китайцев жалеть не будет. Контрабандисты его мать убили, когда он ещё малой был. Как инжиган.
– Инжиган?!
– Ну козлёнок-перволеток. На Амуре их так зовут.
Илька не стал дожидаться конца разговора. Он промчался вдоль котла, пролез на тендер с дровами для топки паровоза и перепрыгнул на крышу первого вагона. Там стоял укреплённый на треножнике пулемёт «максим», за которым сидел на седле подхорунжий Трофимов. Рядом стоял ящик с патронной лентой и на втором седле восседал Иван, очень гордый тем, что ему доверили быть помощником стрелка-пулемётчика.
Илька передал приказ командира. Подхорунжий кивнул и поводил стволом пулемёта из стороны в сторону, проверяя лёгкость хода. Иван поддержал ленту, чтобы не перекосило.
Илька завистливо вздохнул: он ведь тоже на одной из стоянок отряда учился стрелять из пулемёта и мог бы быть сейчас на месте Ивана.
Иван заметил и сказал:
– Давай, давай, кандыбай отсюдова. Командир, поди, заждался.
– Ну ты не больно-то иванись. Держись за стойку, чтоб не сдуло.
Илька довольно засмеялся – последнее слово-то осталось за ним! – и помчался обратно на паровоз.
Вот-вот должно было взойти солнце. Но и без него хорошо различалось всё, что творилось на станции.
Колокол своё дело сделал. Вся платформа перед одноэтажным строением вокзала заполнилась вооружёнными людьми – солдатами в военной форме и разномастно одетыми боксёрами. Первые были с винтовками, вторые имели на вооружении косы, вилы, топоры, рогатины и небольшое количество ружей.
Из толпы раздались выстрелы. Пули цзинькнули по железным бокам паровозного котла.
– Фёдор Кузьмич, Лань, – встревожился Вагранов, – давайте в будку к машинисту. От греха подальше.
– Они там прыгают на рельсы, хотят нас остановить!
Боксёры действительно начали спускаться с платформы на рельсы, и поезд явно замедлил ход.
– Ты что, спятил?! – закричал Вагранов машинисту, врываясь в будку. – Ходу! Ходу!
– Люди же там, – усатый машинист показал рукой. – Задавлю!
– Люди, твою мать?! Люди?! Хочешь, чтоб они нас на куски порубили?! Ходу, я сказал!
Машинист так резко передвинул рычаг тяги, что колёса паровоза с визгом провернулись, но тем не менее скорость возросла. Осознав, что поезд не остановится, толпа на рельсах с криками рассыпалась в стороны, отдельные повстанцы попытались цепляться за ступеньки и выступающие части вагонов, но, проволочившись пару сажен, разжимали руки и падали вниз лицом рядом с безучастно крутящимися колёсами. Кто-то попадал и под них – раздавались отчаянные вопли. С платформы палили из ружей.
– Фантасмагория, – сказал Вагранов Саяпину, прячась от случайных пуль за какой-то железной стойкой.
Фёдор не ответил, только сверкнул глазами:
– Илька! Марш к подхорунжему! Почему, мать его перетак, не стреляет?!
И тут заработал «максим». Как будто кто-то прошёлся палкой по деревянным рейкам ограды палисадника. Тра-та-та-та… и снова тра-та-та-та… тра-та-та-та…
Половина поезда уже миновала станцию. Выглянув из будки назад, Фёдор увидел, как падают словившие пулю солдаты и боксёры, как убегают, давясь на выходе с платформы, те, кто надеялся спастись. Но были и те, кто не растерялся. Несколько человек откуда-то выкатили полевую пушку, засуетились вокруг, заряжая и наводя. А пулемёт, как на грех, замолчал.
«Что ж ты, Прохор, зеваешь? – подумал Фёдор. – От снаряда не убежишь!»
– Ленту меняет, – словно подслушав, сказал над ухом Василий. Он стоял за спиной и тоже глядел на удалявшуюся платформу. – А может, патроны бережёт. До пушки уже далековато. Никого не подстрелишь.
Пока Вагранов говорил, поезд вышел за пределы станции, но китайские солдаты всё-таки зарядили пушку и выстрелили. Свиста снаряда никто не услышал, а вот взрыв увидели все – почти рядом с паровозом. Огромным чёрным кустом взметнулась земля вперемешку с щебёнкой полотна дороги, хлестнула по эшелону. Паровоз дёрнулся, словно отпрыгнул, но остался на рельсах, проскочил опасное место и протащил весь поезд.
– Илька! – заорал Фёдор. – Марш на второй паровоз! Пущай прибавят ходу!
Илька, едва успевший вернуться от Трофимова, помчался по крышам вагонов, перепрыгивая пропасть между ними. Он не боялся, про опасность не думал, главное – успеть!
Успел: скорость поезда ощутимо возросла.
Второй снаряд взорвался по другую сторону линии.
– В вилку берёт, – сказал Вагранов и пояснил Фёдору: – Я служил в армии, поручик артиллерии. Третий будет наш.
Однако третьего не случилось: дорога повернула направо, и поезд скрылся в лесу.