Дорога в 1000 ли
Шрифт:
Фёдор и Лань ушли. Следом поспешил и Лю Чжэнь.
Василий Вагранов проводил их долгим взглядом. Невольно подумал: Дмитрий называет казаков царскими сатрапами, сторожевыми псами самодержавия! А у этого сотника при словах о детях голос меняется, мягчеет, что ли. Сразу понятно: добрый человек. И ни разу никому не «тыкнул», даже своим. И – «господин Лань», «господин Лю», надо же!
…Когда поезд, снизив ход, подошёл к разъезду, семья Лань в полном составе, в сопровождении казака Ермакова, ждала на пятачке возле домика стрелочника. Из пассажирского вагона выскочили несколько человек,
На всё про всё ушло не более минуты, поезду не пришлось останавливаться. Он тут же набрал ход и к мосту через Нэньцзян уже мчался на всех парах. Впереди разливалась оранжево-красным озером, набирала силу утренняя заря, освещая призрачным светом плоские крыши окраины Анъанси.
Людей не было: видимо, ещё не проснулись. А может быть, просто боялись боксёров и не выходили за пределы своих сыхэюаней – так китайцы называли группу соседствующих дворов, огороженных одной стеной.
Впереди показались станционные постройки, и оттуда долетели звуки непрерывно трезвонящего колокола.
Тревога!
– Будут останавливать, – сказал Лань Василию Вагранову и Фёдору Саяпину. Они втроём стояли на передней площадке паровоза. Четвёртый, Илька Паршин, был позади, на опоясывающей всю длину паровозного котла металлической дорожке с ограждением: вестовому полагалось быть рядом, на подхвате.
– Илька, – позвал Фёдор, и казачок очутился рядом. – Беги к Прохору, скажи быть наготове. Огонь из пулемёта открывать, только ежели полезут под колёса.
– Никого не жалеть, – добавил Василий.
Саяпин хмыкнул:
– Прохор китайцев жалеть не будет. Контрабандисты его мать убили, когда он ещё малой был. Как инжиган.
– Инжиган?!
– Ну козлёнок-перволеток. На Амуре их так зовут.
Илька не стал дожидаться конца разговора. Он промчался вдоль котла, пролез на тендер с дровами для топки паровоза и перепрыгнул на крышу первого вагона. Там стоял укреплённый на треножнике пулемёт «максим», за которым сидел на седле подхорунжий Трофимов. Рядом стоял ящик с патронной лентой и на втором седле восседал Иван, очень гордый тем, что ему доверили быть помощником стрелка-пулемётчика.
Илька передал приказ командира. Подхорунжий кивнул и поводил стволом пулемёта из стороны в сторону, проверяя лёгкость хода. Иван поддержал ленту, чтобы не перекосило.
Илька завистливо вздохнул: он ведь тоже на одной из стоянок отряда учился стрелять из пулемёта и мог бы быть сейчас на месте Ивана.
Иван заметил и сказал:
– Давай, давай, кандыбай отсюдова. Командир, поди, заждался.
– Ну ты не больно-то иванись. Держись за стойку, чтоб не сдуло.
Илька довольно засмеялся – последнее слово-то осталось за ним! – и помчался обратно на паровоз.
Вот-вот должно было взойти солнце. Но и без него хорошо различалось всё, что творилось на станции.
Колокол своё дело сделал. Вся платформа перед одноэтажным строением вокзала заполнилась вооружёнными людьми – солдатами в военной форме и разномастно одетыми боксёрами. Первые были с винтовками, вторые имели на вооружении косы, вилы, топоры, рогатины
Из толпы раздались выстрелы. Пули цзинькнули по железным бокам паровозного котла.
– Фёдор Кузьмич, Лань, – встревожился Вагранов, – давайте в будку к машинисту. От греха подальше.
– Они там прыгают на рельсы, хотят нас остановить!
Боксёры действительно начали спускаться с платформы на рельсы, и поезд явно замедлил ход.
– Ты что, спятил?! – закричал Вагранов машинисту, врываясь в будку. – Ходу! Ходу!
– Люди же там, – усатый машинист показал рукой. – Задавлю!
– Люди, твою мать?! Люди?! Хочешь, чтоб они нас на куски порубили?! Ходу, я сказал!
Машинист так резко передвинул рычаг тяги, что колёса паровоза с визгом провернулись, но тем не менее скорость возросла. Осознав, что поезд не остановится, толпа на рельсах с криками рассыпалась в стороны, отдельные повстанцы попытались цепляться за ступеньки и выступающие части вагонов, но, проволочившись пару сажен, разжимали руки и падали вниз лицом рядом с безучастно крутящимися колёсами. Кто-то попадал и под них – раздавались отчаянные вопли. С платформы палили из ружей.
– Фантасмагория, – сказал Вагранов Саяпину, прячась от случайных пуль за какой-то железной стойкой.
Фёдор не ответил, только сверкнул глазами:
– Илька! Марш к подхорунжему! Почему, мать его перетак, не стреляет?!
И тут заработал «максим». Как будто кто-то прошёлся палкой по деревянным рейкам ограды палисадника. Тра-та-та-та… и снова тра-та-та-та… тра-та-та-та…
Половина поезда уже миновала станцию. Выглянув из будки назад, Фёдор увидел, как падают словившие пулю солдаты и боксёры, как убегают, давясь на выходе с платформы, те, кто надеялся спастись. Но были и те, кто не растерялся. Несколько человек откуда-то выкатили полевую пушку, засуетились вокруг, заряжая и наводя. А пулемёт, как на грех, замолчал.
«Что ж ты, Прохор, зеваешь? – подумал Фёдор. – От снаряда не убежишь!»
– Ленту меняет, – словно подслушав, сказал над ухом Василий. Он стоял за спиной и тоже глядел на удалявшуюся платформу. – А может, патроны бережёт. До пушки уже далековато. Никого не подстрелишь.
Пока Вагранов говорил, поезд вышел за пределы станции, но китайские солдаты всё-таки зарядили пушку и выстрелили. Свиста снаряда никто не услышал, а вот взрыв увидели все – почти рядом с паровозом. Огромным чёрным кустом взметнулась земля вперемешку с щебёнкой полотна дороги, хлестнула по эшелону. Паровоз дёрнулся, словно отпрыгнул, но остался на рельсах, проскочил опасное место и протащил весь поезд.
– Илька! – заорал Фёдор. – Марш на второй паровоз! Пущай прибавят ходу!
Илька, едва успевший вернуться от Трофимова, помчался по крышам вагонов, перепрыгивая пропасть между ними. Он не боялся, про опасность не думал, главное – успеть!
Успел: скорость поезда ощутимо возросла.
Второй снаряд взорвался по другую сторону линии.
– В вилку берёт, – сказал Вагранов и пояснил Фёдору: – Я служил в армии, поручик артиллерии. Третий будет наш.
Однако третьего не случилось: дорога повернула направо, и поезд скрылся в лесу.