Дорога в 1000 ли
Шрифт:
– У нас двенадцать детей, – сказал он, – а у вас два десятка запасных лошадей. Вы же не бросите русских ребятишек под ножи и вилы боксёров.
Сотник ничего не ответил, побагровел и заорал:
– Подхорунжего ко мне!
Илька Паршин метнулся на крышу вагона, где по-прежнему восседали Трофимов и Иван Саяпин.
Не прошло и минуты, как оба предстали перед командиром.
– А ты чё заявился? – рявкнул Фёдор на сына. – На кого пулемёт оставили?
– Илька попросился… – Иван глянул исподлобья, нарвался на свирепый взгляд отца и мгновенно исчез.
– Вот чё, Прохор, – немного успокоившись, сказал Фёдор. – Ты уже, верно, слышал, что поезд дальше не идёт, надо из нашей команды обоз сооружать. Повозок тридцать запонадобится, а то и сорок.
– Нашей команде и двадцать станет с избытком. И тех ещё найтить надобно, – возразил Трофимов.
– Сколь найдём, – жёстко сказал Саяпин. – И здешних ребятёнков заберём. Всех до единого!
Прохор хотел что-то сказать, но взглянул в тёмное лицо командира и промолчал.
– Я пойду договорюсь с местным руководством о совместных действиях, – сказал Вагранов, до того молча наблюдавший за казаками. – А то я знаю здешнего начальника станции – бюрократ, каких поискать. Инструкции выучил до последней запятой. Начнёт мешать – не остановишь.
– Начнёт мешать – расстреляю, – Фёдор произнёс эти страшные слова совершенно спокойно и от этого они показались Вагранову ещё страшнее: он понял, что сотник не шутит. Время-то военное.
– Надеюсь, до этого не дойдёт, – пробормотал Василий и поспешно спустился на землю.
– Погодите, – высунулся из будки Саяпин. – Всё ж таки где повозки-то возьмём?
– У местного населения – где ж ещё? Но так не дадут – платить надо.
– У меня денег нету, – растерянно сказал Фёдор.
– В станционной кассе есть немного, но я не имею права их трогать. Подсудное дело.
– Не столь подсудное, сколь паскудное, – заметил подхорунжий.
Сотник лишь мрачно глянул на него и снова обратился к Вагранову:
– Придётся реквизировать по закону военного времени.
– Вряд ли разумно. Получим несколько тысяч новых боксёров.
– Я имел в виду кассу.
– Это – пожалуйста. Только кому тут нужны российские рубли? Они ценят серебряные ляны [14] .
Вагранов оглянулся на вокзал, где безостановочно бурлила толпа перепуганных людей; Саяпин тоже посмотрел.
14
Лян – мера веса, а также денежная единица в Юго-Восточной Азии. Серебряные слитки (ямбы), вес которых измерялся в лянах, служили валютой.
– Можа, съездить к местному старосте, припугнуть? – сказал раздумчиво.
Подхорунжий оживился, взмахнул нагайкой, которая всегда висела у него на шнурке на левой руке:
– Это мы запросто!
– Ишь какой бежкий, – сказал Фёдор. – Давай-ка лучше займись лошадьми, они уже застоялись. Проверь снаряжение. Пулемёт приноровьте так, чтобы при нужде пустить в ход.
– Пулемёт в порядке, – откликнулся Трофимов, огорчённый отказом припугнуть: нравилось ему, когда его боится кто-то из неказачьего сословия. – А лошадей ещё выводить некуда.
– И то правда. Поезд надо отогнать от вокзала, – сказал Вагранов. – Не перед людьми же снаряжаться.
– Илька, – позвал сотник. Казачок вырос как из-под земли. – Найди и доставь сюда Ланя и Лю Чжэня. Мигом!
– Есть! – откозырял Паршин и исчез.
– Зачем тебе китаёзы? – удивился Трофимов. Их он тоже не любил. – Хочешь выслать разведку?
– Разведку посылать нет смысла. Ну пройдем по рельсам десяток вёрст, а потом всё едино придётся на землю спускаться. Так уж лучше здесь. Лань узнает, куда поезд отогнать, а Лю с его артельными пошлю добывать повозки. Думаю, он с местными китайцами легше договорится. Скажет: доберёмся до места, повозки вернём вместе с лошадьми. Хозяева могут иттить ездовыми.
Трофимов звонко хлестнул нагайкой по сапогу:
– А вот энто дело говоришь, командир.
– Само собой, – усмехнулся сотник. – А ты иди-иди, занимайся нашими.
Трофимов ушёл, похлёстывая нагайкой по сапогам.
– Старосту напугать вряд ли получится, – сказал Вагранов. – Он для виду, конечно, перепугается, а сам какую-нибудь каверзу устроит.
– Ну какую он может устроить каверзу?!
– Запретит своим давать нам повозки и – всё! Китайцы законопослушны, как нашим и не снилось. Но… китайские чиновники любят уговоры да подарки.
– Будто наши их не любят, – ухмыльнулся Саяпин. – А чё ему я-то подарить могу?
– Выбери хорошего коня из трофейных.
– Хороший конь – лишняя повозка, а на повозке – пять-шесть человек, бабы с детьми…
– Ну, как знаешь.
Вагранов хотел что-то ещё сказать, но махнул рукой и ушёл. А к сотнику уже спешил Илька с китайцами.
Поезд перегнали на запасный путь. Лю Чжэнь и шестеро рабочих из его артели направились по местным сыхэюаням, или десятидворкам, договариваться о повозках, а Саяпин всё-таки последовал совету Василия – выбрал коня и в сопровождении верного Ильки Паршина поехал к старосте общины личжэну.
Сяохаоцзы и городом-то трудно было назвать, скорее большая деревня цунь, на полтора десятка ли, то есть триста дворов; поэтому и управлялся он маленьким, всего семь человек, советом старейшин. Вернее сказать, управлялся он назначенным личжэном, а старейшины могли только что-то советовать, но совсем необязательно, чтобы личжэн к ним прислушивался. Он и только он был вершителем судеб жителей поселения. И поэтому, как не раз убеждался Саяпин, был всегда переполнен самодовольством.
Дом личжэна, одноэтажный, с деревянными крашеными колоннами на входе, под черепичной крышей с загнутыми вверх углами, стоял на небольшой площади в центре городка, окружённый служебными постройками. У дома толпились мужчины разного возраста, все в серых рубахах и штанах, в островерхих шляпах, плетённых из соломы, по большей части босоногие.
Завидев подъезжающих казаков, кое-кто пустился бежать, а те, кто остался, сгрудились в стороне; от них на чужеземцев повеяло холодом неприязни и даже враждебности.
Саяпин спрыгнул с коня, приказал Ильке держать ухо востро, а коней в поводу, и прошёл в дом. Встречные китайцы шарахались от него в стороны, он на них не обращал внимания.
Сам личжэн – невысокий седобородый человек в полуофициальном халате чифу с перепёлкой на буцзы, квадратной нашивке на груди, в бамбуковой конической шапке с вороньим пером и бронзовым шариком на вершине (всё вместе означало его чиновничий ранг, правда, самый низкий) восседал в жёстком кресле с подлокотниками, обмахиваясь большим веером с той же перепёлкой. Перед креслом на коленях стояли два китайца, старый и молодой – похоже, шло судебное разбирательство. С правой стороны кресла за длинным столом сидели семь старцев – совет старейшин.