Дорога в Омаху
Шрифт:
– Мы уже сержанты, команданте!
– Примите мои глубочайшие извинения, но где же он? Нам пора в путь.
– Видить ли, дама из Пуэрто-Рико мерить его панталоны, и я думать, что они…
– У нас нет времени…
– Дези-Уно! – завопил сержант Ди-Два. – Venga! Vamanos! Ahorita! [90] Гони сюда, парень!
Из уставленной вешалками примерочной вышел с глуповатым видом Дези-Один, сопровождаемый щедро одаренной природой темноволосой девушкой, которая растягивала и снова складывала свой сантиметр, ухитряясь
90
Отправляемся! Поехали! Быстрее! (исп.)
– Команданте! – улыбнулся он широко беззубым ртом. – Мы должен подгонять штаны. А бедра у меня – как у тореадора! Что еще сказать?
Он тоже был в смокинге и, вне сомнения, являл собою столь же потрясающее зрелище, что и Дези-Два.
– Вы выглядите великолепно, сержант Арнац, – заметил Пинкус. – Ну а сейчас – прямиком к моему зубному врачу, который утверждает, будто у него от сорока до пятидесяти приспособлений из пластика. Одно или два из них он мог бы заделать вам в рот на часок-другой.
– Это хорошо! Так он заработать на жизнь, да?
– Я устал от твоих уверток, Малыш Джозеф, – проговорил Хаук, сидя на стуле перед письменным столом в номере отеля, в то время как Джо Саван развалился на постели, закинув руки за голову. – Мне не составит особого труда сломать тебе запястья одно за другим, чтобы заставить тебя рассказать мне, кто ты и откуда, но я решил, что это варварский метод допроса, противоречащий Женевской конвенции. Но если ты и впредь будешь упорствовать, то у меня не останется выбора. Ясно я выразил свою мысль?
– Я достаточно нагляделся за свою жизнь на таких, как ты, Мики Ха-Ха, – отозвался равнодушно Крошка Джо. – И могу сразу же определить, кто способен на подобное, а кто – нет… Вы – те, кого называют настоящими солдатами, – в случае волнений в Бруклине спокойно обрушите удары на головы нарушителей спокойствия, будто то – сковороды для пиццы, но, оставшись с кем-либо один на один, постараетесь не брать греха на душу, если только у вас не будет исключительно сильных побудительных мотивов к насилию.
– Черт побери! – взревел Хаукинз, поднимаясь с угрожающим видом со стула. – При чем тут грех на душу, если у меня нет той души, о которой болтаешь ты?
– Если бы ее не было у тебя, меня бы кондрашка хватил от ужаса, а я, как видишь, испуга не ощутил… Ты как facsisti из Салерно, дававшие шороху в самом Риме. Я был тогда еще глупым щенком, но что к чему понимал… Когда я попадал к ним в руки, то крику было предостаточно, и все сводилось к одному: «Esecuzione!» [91] . Потом между нами завязывалась беседа, в ходе которой они приходили к выводу: «Non me ne importa un belin niente», что означало примерно следующее: «К чему все это: война-то окончена!», – и отпускали меня. А многие из них были самыми отпетыми негодяями в итальянской армии.
91
Казнить! (ит.)
– В армии?.. Солдатами?.. Из Салерно?.. Так ты был?..
– В Четвертой армии, Марк Кларк… Думаю, мы одного возраста, только ты выглядишь получше. Как я и сказал, мне в ту пору не хватало ума, а потому они и раскусили, что я могу говорить по-итальянски лучше, чем их переводчики. И в результате меня обрядили в гражданскую одежду, повысили в звании до лейтенанта, поскольку полагали, что жить мне осталось от силы день-полтора, и отправили на север на радиоточку, чтобы я передавал им соответствующую информацию. Работа не бог весть какая. У меня было все, чего я хотел: деньги, шлюхи и вино. Ловили же меня всего три раза, но об этом я уже говорил.
– Джозеф, – воскликнул Хаук, – так мы же с тобой товарищи!
– Если ты – чертов гомо, то лучше не касайся меня, Мики!
– Нет, Джозеф, я не гомо, а генерал.
– Это я знаю, парень.
– А ты – лейтенант.
– Это не имеет больше никакого значения. Тем более что стоило только моему начальству разыскать меня в нескольких милях к северу от Рима, в Вилла д’Эстэ, где жил я совсем недурно, как я тотчас же был разжалован снова в рядовые: для вас, дерьмовщиков, я уже не представлял никакого интереса.
Зазвонил телефон. Маккензи взглянул на аппарат, затем – на рядового Маленького Джозефа, и так – несколько раз. Потом все же взял трубку.
– Временная ставка! – заревел он.
– Я настроен не столь воинственно, как вы, – заметил Арон Пинкус. – И тем не менее докладываю: ваши адъютанты в боевой готовности. Выяснили вы то, что следовало бы нам знать?
– Боюсь, что нет, командир: он добрый старый солдат.
– Я не вполне понимаю суть вашего заявления. Значит ли это, что мы должны подождать?
– Именно так, командир!
Три боевые машины с мемориального поста Пэта О’Брайена промчались по Кларендон-стрит и, лихо накренившись на повороте, остановились, как и было условлено заранее, в квартале от отеля «Времена года». Бойцы собрались у головного броневика. Совещание перед решающим наступлением открыли братья Даффи – те самые, до которых не удалось дозвониться по телефону, поскольку оба они, поцапавшись слегка со своими женами – родными сестрами по воле рока, – пребывали с раннего утра в баре при посте.
– Черт возьми, я уверен, что церковная заповедь запрещает делать то, что сделали мы, а, Пити? – воскликнул седовласый брат Даффи, как только все были в сборе.
– Однако мы уже сделали это – еще тридцать лет назад, Бобби!
– Они же сестры, Пити! А мы – братья…
– Но они ведь – не наши сестры, Бобби…
– И все же мы – братья и сестры… Я думаю, в этом есть что-то такое, парень!..
– Может, заткнетесь вы оба? – не выдержал Гарри Миллиган, назначенный попавшим в аварию Билли Джиллиганом командиром маленькой бригады. – Вы слишком рассопливились от пьянства, чтобы участвовать в боевых действиях. А посему я приказываю вам находиться в дозоре.