Дорога в рай
Шрифт:
Вожатая сокрушённо покачала головой и повернулась к Максиму:
– Я – Аля, – поправив локон, кокетливо представилась она.
– Максим, – с улыбкой ответил Ивернев
– Очень приятно. Тут такое дело – у меня акт тут есть, Он для Бориса Александровича… – замялась девушка
– Я за него могу расписаться! – поспешил заверить её Максим.
– Вот и отлично, – с явным облегчением выдохнула девушка, – Сейчас вынесу.
Она махнула собранными в хвост волосами и, покачивая бедрами, скрылась в боковой двери. Шлейф фруктовых духов окутал Ивернева,
В кармане зазвонил телефон. Максим вытянул «лопату» и посмотрел на экран. Карина. Правду болтают, что женское сердце чувствует всякое на расстоянии. Мужикам до такой чудо-телепатии далеко. Ивернев усмехнулся и провел большим пальцем по экрану, отвечая на вызов.
– Да?
– Ты скоро? – послышался в трубке томный голос Карины, от которого завибрировало где-то в груди.
– Да только ж в лагерь приехал, – удивился Максим, – Вот сейчас детей забираю. Сейчас распишусь тут у их вожатой в документах, они дособираются и поедем в город.
– Вожатой? – в голосе филологини явно зазвучали нотки ревности.
– Ну да, – бодро отрапортовал Ивернев, понимая, что зря выдал эту информацию.
Лишнее это. Меньше знаешь – крепче спишь. А в случае Карины – крепче обнимаешь.
– Ммм, красивая?
Точно ревность. И с каких это пор его одноклассница начала следить за ним? Ну знает же, что он за человек – сегодня здесь, завтра там. Послезавтра он может вообще куда-нибудь в Африку поедет на заработки, куда его звал один старый знакомый. Ну не может сидеть на месте Ивернев. Вот не дано. Два-три года на одной работе – уже подвиг. И, тем не менее, надо выруливать из этой ситуации, пока корабль не пошёл ко дну.
– Что за вопросы Карин? Ты чего? Я же сказал, расписываюсь, иду в машину, жду детей и едем, – нетерпеливо заговорил Максим, подпуская возмущения в голос.
– И куда пойдем? – лукаво спросили на том конце провода.
Вот же хитрюга. Ивернев попытался вывернуться:
– Куда скажешь.
– Выбирай ты. Я должна знать – как мне краситься и куда одеваться?
Нда, правильно говорил в интервью один актёр – мы играем в шахматы, а женщины в поддавки. И проигрывая – выигрывают. Придётся озвучивать всё вслух.
– Ну, давай в ресторан. Или в кино. Если хочешь, и туда и туда, – ответил Максим.
– Всё. Поняла, хорошо. Давай, жду, целую! – уже совершенно спокойным голосом проговорила Карина.
Вот так вот. Позвонила, заставила во всеуслышание выдать, что он устраивает некоей женщине вечером культурную программу, и положила трубку. Шах и мат.
Ивернев опустил телефон в карман и поднял глаза на Алю. Оказывается, она уже стояла перед ним, держа в руках планшет с несколькими листами на нём. А вот глаза уже не такие теплые. Отстранённые. И совсем не смущается девушка как прежде. Слышала же разговор – чай дверь осталась не закрытой.
– Держите, расписаться здесь и здесь. Я тут уже всё заполнила и тоже отметку сделала о том, что дети убывают, – протянула она Максиму планшет с ручкой.
Как пить дать – слышала всё. Держится сухо. И не намека на кокетство.
Максим принял листы и ручку, приложил для удобства планшет к стене и дважды черканул что-то похожее на «Б.А.» в графе подписи. Пойдёт. Всё равно это простые формальности. Затем повернулся к девушке и виновато пожал плечами:
– Ну, я, наверное, в машине подожду. На парковке там белая «газель» стоит.
– Да, хорошо. Я их потороплю. И передам куда идти, – заверила девушка и добавила, – Приятно было познакомиться.
– И мне, – кивнул Ивернев, уже разворачиваясь к выходу.
Кислотный запах на улице не исчез, а вроде даже немного усилился. Но то ли Максим был поглощён своими мыслями, то ли уже привык к нему – теперь это обстоятельство не раздражало. Пройдя по дорожке и вернувшись к микроавтобусу, он открыл для погрузки вещей и детей боковую раздвижную дверь, а затем взгромоздился боком на сидение водителя. Свесил ноги на подножку и достал пачку сигарет. Саныч курил в машине, когда был в ней один, поэтому Ивернев посчитал себя вправе делать тоже самое. Вытянул зубами сигарету из пачки, чиркнул зажигалкой и глубоко затянулся. А хорошо всё же в лагере. Спокойно. Прямо воспоминания о детстве нахлынули, как бегали с Розкой из соседнего отряда за акации в почти таком же лагере.
– Дядя, угостишь сигаретой?
От неожиданности Максим чуть не поперхнулся. Он оглянулся назад. У отодвинутой боковой двери стоял всё тот же прыщавый подросток и исподлобья глядел на Ивернева. Как там его? Вроде Андреем кличут.
Теперь он рассмотрел его получше. Зелёные глаза. Смуглый. Худой как кощей. Коротко стриженный – вон золотистый ежик пробивается. В засаленной уже где-то футболке и джинсах с чёрными кроссовками. На поясе небрежно повязана старая спортивная куртка. О как. На улице прохладно, из носа капает, а он хорохорится. И перед кем? Похоже, что перед всеми.
За ним жались ещё трое – помладше. Двое мальцов и совсем маленькая девочка. Судя по всему, не так уж намного их младше. Но росточком не вышла. До смешного маленькая пигалица. Глаза у всех опасливые. Широко открытые и не по-детски пристальные. Нда. За такими и правда глаза да глаз нужен. Ивернев был готов поспорить, что и здесь в лагере они держались особняком.
– Рано тебе курить, – коротко бросил Ивернев.
– Тебе то что, жалко? – поинтересовался старший, всё так же угрюмо рассматривая Максима, словно бы прощупывая – кто перед ним сидит?
– Мне отравы не жалко, – ухмыльнулся Ивернев, – Да только тебе не дам.
– А Борь Саныч угощал, – настойчиво гнул своё мальчишка.
Признаться, Максиму было всё равно. Ну не нянька он сложным подросткам и детям. Он и обычным-то не нянька. Не случилось как–то ему встретить на жизненном пути ту единственную да семью создать. Оно и было какое то время подобное желание. Даже смотрел с умилением на грудничков. Но сейчас он затолкал всё это куда-то далеко в сердце. Наверное, зря. А паренёк этот мог вполне обмануть и на понт взять – Саныча то рядом нет.