Дорога
Шрифт:
– Неправда, – сдавленно пробормотала Лариса, – у вас много денег. Ты специально так говоришь, потому что сердишься. Я же каждый вечер у вас ужинаю, я вижу, как вы кушаете.
– Да? – Коля недобро прищурился. – Ну и как мы кушаем? Всю неделю одни макароны, потому что зарплата у предков только сегодня.
– Неправда! – она с негодованием посмотрела ему прямо в глаза. – Мы всю неделю разное кушали. И пирожки тетя Люба пекла, и плюшки. Зачем ты наговариваешь?
– Разное? Да ты вспомни хорошенько. Вчера были макароны с чесночным соусом. Позавчера – пицца с макаронами. Во вторник – макароны с грибной подливкой. Мама мастерица из самых простых продуктов готовить вкусно и разнообразно, вот тебе и кажется, что еда все время разная, а на самом деле это одни макароны. Одни сплошные макароны! Даже пирожки мама пекла с начинкой
– Но ты ведь тоже плохо учишься, – неуверенно проговорила Лариса. – Значит, тебе можно, а мне нельзя? Ты что, лучше меня? Чем?
– Я – другое дело, – усмехнулся Коля. – Предкам со мной не повезло, это точно. Придется им до конца жизни со мной мучиться. Но я – их родной сын. Куда меня девать? Как говорит тетя Тома, мамина сестра, детей обратно не засунешь. А ты? Ты нам всем кто? Почему мы все должны тебя содержать, тебя и твою бабку? С какого перепугу? Да, я понимаю, у тебя тяжело сложилась жизнь, папу посадили, маму убили, так это все когда было-то? Тебе тогда исполнилось десять лет, и мы тебя пожалели и хотели помочь. Просто помочь, понимаешь? По-соседски. Но это же не значит, что наша семья будет тащить вас на себе всю оставшуюся жизнь. В институт она захотела! Вы видели? Даже если случится чудо, ты поступишь и тебя не выпрут после первой же сессии, ты все равно останешься без стипендии, потому что у тебя мозгов не хватит хорошо учиться, и мои предки будут еще пять лет тебя содержать. Ты так себе это представляешь? Или как?
– Но тебя же они содержат, ты взрослый, а живешь за их счет, и ничего, – возразила она.
– Я, дорогая моя, в последний раз попросил деньги у родителей много лет назад. Я сам себя содержу, мне предки в последний раз шмотки покупали, когда я еще в школе учился. Я, между прочим, с детства кручусь, как умею, я уже в пятом классе себе на кино и на мороженое зарабатывал. А вы с Татьяной Федоровной сели нам на шею и ножки свесили. Давай уже, шевелись, крутись, живи сама, тебе шестнадцать исполнилось, иди работай, зарабатывай себе на кусок хлеба, вместо того чтобы с пацанами гулять и все вечера у нас перед телевизором просиживать. Маме-то ничего, она на кухне, а отец уж не знает, куда себя девать, в их с мамой комнате вы сидите, ему ни прилечь, ни отдохнуть, он то к матери на кухню выйдет, то к Лельке в комнату спрячется, но она занимается, он ей мешает, то ко мне в комнату уйдет, хорошо, если меня дома нет, а если я есть? Из-за вас мои предки в собственном доме уже не хозяева, и денег не хватает, и деваться от вас некуда. Мало того, что тебя кормить и учить надо, так еще и одевать.
– Неправда! Мне тетя Люба почти ничего не покупает, я Лелькино донашиваю.
– Да? Ты Лелькино донашиваешь, потому что она носит вещи аккуратно и после нее можно снова бирку навешивать и в магазин сдавать. Так мать лучше бы эти шмотки в комиссионку снесла и деньги получила, а она тебе бесплатно отдает.
Лариса сидела подавленная и не знала, что делать. Все сказанное Колей было для нее неожиданным, она никогда не думала, что причиняет семье Романовых столько неудобств. Бабушка всегда говорила, что у них много денег, они богатые и им ничего не стоит прокормить два лишних рта и купить какую-никакую одежонку. Да и тетя Люба радуется, когда они с бабушкой приходят, улыбается, приглашает к столу, и на этом столе всегда так красиво, приборы сверкают, салфеточки накрахмаленные лежат, как в кино, и еда вкусная, и пахнет аппетитно. Просто невозможно поверить, что у Романовых не хватает денег. А какие красивые вещи у Лельки! Таких в магазине не купишь, наверняка у спекулянтов брали, а значит, с бешеной переплатой. Так что пусть не рассказывают, какие они бедные и несчастные. И духи у тети Любы настоящие французские, «Мажи нуар», по сорок пять рублей. Просто Колька разозлился, что завалил сессию, вот и несет черт знает что, злобу вымещает.
– Ты все врешь, – твердо сказала Лариса. – Ты специально так говоришь, чтобы меня обидеть в отместку за то, что я тебе сказала. Ты тупой и не можешь поэтому нормально учиться, а я смогу.
Он с интересом посмотрел на нее и насмешливо улыбнулся.
– Почему ты думаешь, что я вру? Согласен, может быть, я и тупой. Но только ты-то уж точно не умнее меня, и если я не смог удержаться в институте, то почему ты решила, что ты сможешь?
Вторую часть вопроса Лариса благоразумно пропустила мимо ушей, а вот на первой решила остановиться.
– Я знаю, что ты врешь, потому что Лельке вы покупаете хорошие дорогие вещи. И у тети Любы тоже вещи хорошие. Значит, деньги у вас есть.
– Хорошие вещи? – Коля расхохотался. – Это все Аэлла Константиновна дарит. Вот у нее действительно много денег и возможностей много, она нас подарками заваливает. Да если бы не она, мы бы уже давно по миру пошли с твоими репетиторами. Так что вали-ка ты домой и подумай над тем, что я сказал. И не вздумай никому пожаловаться на меня. Усвоила?
Лариса молча кивнула, поднялась с дивана и вышла из квартиры. Домой она не пошла, поднялась на самый последний этаж, где возле двери на чердак у нее был тайничок, в котором лежали сигареты. В компании она курила открыто, но дома бабка гоняла. На бабку-то было наплевать, пусть бы орала, но ведь она тете Любе наябедничает или дяде Родику, а выглядеть в их глазах Ларисе хотелось прилично.
Через два часа, после четырех выкуренных сигарет Лариса Ревенко вернулась домой с готовым решением.
– Я пойду в школу и заберу свои документы, – объявила она Татьяне Федоровне.
– Зачем это? – перепугалась бабка.
– Отнесу их в вечернюю школу. Пойду работать.
– Да ты чего? – всплеснула руками бабка. – Учись, пока есть возможность. Десятый класс окончишь, в институт поступишь, вон тебе и репетиторов наняли – чего ж не учиться при такой-то жизни. Зачем тебе работать? Накормлена, напоена, одета…
– У меня нет возможности учиться, – оборвала ее Лариса. – Я не могу больше жить за чужой счет, я не хочу сидеть на шее у тети Любы и дяди Родика. Я уже взрослая и могу сама себя прокормить и одеть. Буду учиться в вечерней школе и работать где-нибудь. Хоть дворником пойду дворы мести, а то и к тете Любе на завод попрошусь разнорабочей. Не пропаду.
– Господи, – запричитала Татьяна Федоровна, – да что ж ты такое говоришь-то? Ни у кого на шее мы с тобой не сидим, никому мы не в тягость. Ну что им, лишнего куска хлеба для сироты жалко? У них денег куры не клюют, жрут от пуза, каждый день новое, за все время ни разу не было, чтобы они вчерашнее грели. У них деньжищ видимо-невидимо. И не убудет от них, если они бедной сиротке копеечкой помогут.
– Я все сказала, – холодно произнесла Лариса. – Нет, еще не все. С сегодняшнего дня мы едим только дома. Никаких ужинов у Романовых.
– Да ты что, деточка?! Как же – дома? У них всегда так вкусно и так всего много… А мы-то с тобой на одну мою пенсию не прокормимся. И телевизор у них хороший, по нему кино смотреть одно удовольствие.
– Я повторять не буду. Никаких ужинов, никаких телевизоров. Они не нанимались нас с тобой опекать и развлекать. Они работают, устают, им дома покой нужен, а мы торчим у них каждый вечер, как три тополя на Плющихе. Вот теперь действительно все.
С этими словами Лариса ушла в свою комнату, хлопнув дверью.
Четыре месяца, которые прошли между отчислением Николаши из института и его уходом в армию, стали для Любы Романовой непрерывным кошмаром. Больше всего она боялась, что сына отправят воевать в Афганистан. Сын же, казалось, вообще об этом не думал, он пустился во все тяжкие, по нескольку дней не ночевал дома, пару раз приходил избитый, однажды осенью появился без куртки и часов и сказал, что его ограбили, но Люба понимала, что и куртку, и часы он просто-напросто поставил на кон и проиграл. Она отдавала себе отчет в том, что исправить Колю уже нельзя, наказывать поздно, убеждать бесполезно и остается только молиться, чтобы остался живым и здоровым.