Дорога
Шрифт:
– Как – любой? – не поверил Камень. – Что, и Леле тоже этого хочется?
– Леля – не любая, – назидательно произнес Змей. – Леля – особенная, а вот Лариса точно такая же, как подавляющее большинство девочек. Из ста девчонок, живших в этой стране в то время, девяносто пять мечтали стать артистками.
– А почему они думают, что быть артисткой легко и приятно? Это же гигантский труд и огромные душевные затраты, которые не проходят бесследно. Мы с Вороном столько историй про артистов смотрели, и каждый раз удивлялись, какая страшная и даже трагическая жизнь у актеров. Да, слава у них, конечно, есть, и поклонники, и цветы, и красивые наряды, но они за все это в конечном итоге платят такую цену, что вешаться впору. Зачем же девочки хотят для себя такую жизнь?
– Дуры потому что, – лаконично объяснил Змей. – А что касается Ларисы,
– А сами эти репетиторы что говорят?
– Они Любе по секрету сказали, что девочка безнадежна и Люба зря выбрасывает деньги. Но Люба же не может объяснить Ларисе, что у нее нет никаких шансов, девочка надеется, старается… Короче, западня.
– А Лиза?
– Лиза опять пьет.
До зарплаты оставалось еще четыре дня, а в кошельке у Любы Романовой было пятнадцать рублей. Целое богатство! Она провела ревизию овощей и бакалеи – слава богу, круп, муки, сахару, чая и кофе пока хватает, лук, капуста и свекла тоже есть, но картошку придется покупать. Что еще? На завтрак все съедают как минимум по два бутерброда с сыром или колбасой, а Родислав и Леля вдобавок едят кашу, сваренную на молоке, да и в чай и кофе молоко льют, и просто так попить молочка с булкой, намазанной вареньем, или с плюшечкой все в семье Романовых любят. Молока расходуется по три пол-литровых пакета в день, как ни ужимайся. Люба старается экономить, покупает подешевле, трехпроцентное, по шестнадцать копеек, но все равно сорок восемь копеек в сутки – вынь да положь, а на четыре дня это почти два рубля. Теперь хлеб: каждый день по два белых батона и полкирпичика черного – сорок пять копеек, итого на четыре дня – два двадцать. Сырку и колбаски для бутербродов – по двести граммов, значит, на это отведем рубль двадцать. Обед для Лели и Коли и ужин на всех, включая Ларису и Татьяну Федоровну, которые теперь приходили почти каждый вечер и отсутствием аппетита на страдали, – надо будет купить килограмма два мяса, сварить суп и накрутить котлет. На гарнир – макароны, рис, гречка, но это все в шкафу есть. Что еще? Кефир, Родик и Леля пьют его на ночь, – бутылка в день, тридцать копеек, но если вычесть стоимость бутылки, которую можно сдать там же, в молочном магазине, то потребуется всего шестьдесят копеек. Да, чуть не забыла сметану, она будет нужна обязательно к супу. Ну и картошка, тридцать копеек за трехкилограммовый пакет, из которого половину придется выкинуть, так что оставшегося едва хватит на то, чтобы два раза сварить суп. И Леле выдать каждый день по тридцать копеек, чтобы она могла в школьном буфете купить стакан сока, булочку и какой-нибудь салатик. Обедать девочка будет дома, но на большой перемене ей обязательно нужно перекусить. Это еще рубль двадцать. У Родислава деньги на обеды и сигареты есть, он берет их все сразу в день зарплаты и тратит по своему усмотрению из расчета «два рубля в сутки». Итого, чтобы дожить до зарплаты, Любе требуется тринадцать рублей, а у нее целых пятнадцать. Есть свободных два рубля, которые можно истратить на что-нибудь нужное и полезное, например положить их в конверт, куда она складывает деньги на новый утюг, потому что старый уже на ладан дышит, его несколько раз носили в ремонт, но он все равно отказывался исправно работать. Или, может, купить детям фруктов? Или конфет?
Двух зарплат катастрофически не хватало. Родислав получал триста, Люба – сто пятьдесят, и это были если не огромные, то очень и очень приличные деньги, если бы они тратились только внутри семьи Романовых. Однако завтраки на четверых, обеды на двоих, ужины на шестерых, карманные деньги для Родислава и Лели, репетиторы для Ларисы, «единый» проездной для Любы, плата за квартиру и электричество – все это съедало триста рублей, то есть всю зарплату Родика. Из оставшихся ста пятидесяти рублей сто отдавались Лизе, которая снова не работала и собиралась до года сидеть с Денисом. Хорошо еще, что Николаша никогда не просил денег, ни на одежду, ни на карманные расходы, он продолжал играть, и у него всегда были свои деньги. Несколько раз он пытался предложить матери вносить свой вклад в семейный бюджет, но Люба отказывалась, она даже представить себе не могла, как возьмет в руки деньги
К реальности ее вернул звонок Аэллы.
– Любаня, мне сейчас позвонили, есть возможность купить видеомагнитофон «Электроника ВМ12». Тысяча двести рублей. Я завтра еду за ним. Поедешь со мной?
– Да ты с ума сошла! – рассмеялась Люба. – Зачем мне видеомагнитофон?
– Как зачем? Будешь дома кино смотреть, какое захочешь и когда захочешь. У меня есть хорошие каналы, любые фильмы достанут, хоть «Крестного отца», хоть «Эмманюэль». Ну что, берешь?
– Конечно, нет. Откуда у меня такие деньги?
– Слушай, куда ты их деваешь? Солишь, что ли? – удивилась Аэлла. – У тебя же Родька хорошо получает, и у тебя без конца то премии, то прогрессивки.
Это было правдой, завод, на котором трудилась Люба, был богатым и поощрения своим сотрудникам выплачивал исправно, но все эти деньги уходили на то, чтобы одеть быстро растущую Лелю, что-то прикупить для Ларисы и отложить хоть немного в заветные конвертики, в которых Люба копила деньги на обновки для себя и Родислава и на покупки, необходимые для дома, вроде неисправного утюга или новой стиральной машины. А сколько еще нужно на ремонт автомобиля?! Он, конечно, ездил, но с каждым годом требовал все больших вложений: то одно полетит, то другое.
– Не знаю, Аэлла, – покривила душой Люба. – Наверное, я плохая хозяйка, транжирю много. Все деньги уходят как в прорву, ничего скопить не удается.
– Ну ладно, магнитофон – это действительно дорого, – согласилась Аэлла. – Но вельветовый пиджак Родьке своему ты можешь купить? Мне предложили, и я сразу о тебе вспомнила. Французский, и относительно недорого, всего двести восемьдесят просят. И, кстати, для тебя есть прелестный костюмчик, короткий пиджачок в талию, широкая юбка – ну, ты сама знаешь, это сейчас модно. Итальянский, за двести пятьдесят. Возьмешь? Он всего один, и как раз твой размерчик. Бери, Любка, не думай, если бы был мой размер – я бы сразу отхватила. Классная вещь!
– Спасибо, Аэллочка, не нужно. У меня и в самом деле нет денег.
– Да ладно тебе! Возьми у меня в долг, потом отдашь. Ну жалко же, если такие вещи достанутся кому-то другому. Родьке пиджак очень пойдет. И тебе костюм будет в самый раз. Бери, Любаня.
Люба мысленно представила себе Родислава в вельветовом французском пиджаке. Высокий, широкоплечий, красивый, с густыми, хорошо подстриженными волосами, он будет великолепно смотреться. Но в заветном конвертике «для обновок» лежало всего сорок три рубля. Какой уж там пиджак!
Мысль о хорошей стрижке Родислава заставила Любу вспомнить о том, что она давно уже не была в парикмахерской. Если бы ее сейчас увидела Тамара, она пришла бы в ужас. Но парикмахерская – это два рубля. А где их взять? С другой стороны, парикмахерская – это как раз два рубля, которые останутся у Любы после всех первоочередных покупок. Может быть, вместо фруктов для детей привести в порядок голову?
Ей стало смешно. Какая голова, какая прическа, когда в бюджете дыра на дыре! Лучше уж на утюг отложить.
Через пару дней Люба весело рассказала Родиславу о звонке Аэллы. Тот слушал жену и мрачнел на глазах.
– Ты что, Родинька? – удивилась Люба. – Ты расстроился из-за магнитофона? Тебе так хочется его иметь?
– Я из-за другого расстроился. Любаша, ведь это все из-за меня, из-за моей глупости.
– Ты о чем?
– Да обо всем! Если бы я не влюбился в Лизу, ничего этого не было бы. Мы не должны были бы содержать ее и детей, и нам не пришлось бы тащить на себе Ларису и Татьяну Федоровну. Любаша, я так виноват перед тобой, так виноват… И перед тобой, и перед детьми. И я не знаю, как теперь все исправить.