Дороги богов
Шрифт:
Я мотнул головой:
— Пришел… Издалека. За мной гнались…
— Ты бодрич?
— Я никто. Был викингом. Наш корабль погиб. Никто не спасся.
— Твой корабль погиб, а ты жив? — Незнакомец покачал головой. — И ты слишком чисто говоришь по-славянски… Готов биться об заклад, ты не настоящий викинг… Ты не беглый раб?
Я еле сдержал свои чувства — незнакомец видел меня насквозь.
— Я хочу есть, — сказал я.
— Прости. — Он порылся в кожаном мешке, лежавшем рядом с ножнами, и достал завернутый в тряпицу хлеб. Отрезал ломоть, положил на него полоску коптящегося на углях мяса и протянул
Затекшее тело отказывалось повиноваться. Руки словно налились свинцом, и я с трудом потянулся за угощением. Еле сдерживаясь, чтобы не проглотить его целиком, я сосредоточенно жевал, чувствуя на себе любопытный взгляд хозяина. Он терпеливо молчал, не желая мне мешать, но когда я проглотил последнюю крошку, заговорил.
— Ты ел, как волк, — сказал он. — Как твое имя?
— Отец назвал меня Олавом. Он был викингом, — ответил я. — Мать — Тополем. Она была из… из твоего племени, если ты молишься Свентовиду…
При упоминании одного из богов мой хозяин поморщился, словно я причинил этим неосторожную боль.
— Я молюсь Роду и Макоши, — неспеша молвил он. — Но и Свентовид мне не чужой… Зови меня Вороном. Когда-то давно у меня было другое имя, но от него, как и от прошлой жизни, ничего не осталось… Куда ты идешь, Олав Тополь?
— Не знаю. Мне некуда идти…
— Хорошо. — Ворон кивнул и сделал приглашающий жест. — Если хочешь, можешь идти со мной.
Я пылко поблагодарил, хотя мне показалось, что Ворон недоволен моим согласием.
Утром я проснулся от запаха дыма и, еще не открыв глаза, вспомнил все события последних дней. Ворон опять сидел над костром, словно не спал совсем. Лицо его, осунувшееся и понурое, говорило о том, что он и впрямь провел бессонную ночь. Он улыбнулся, когда я вскочил, хлопая глазами.
— Ты стонал во сне, Олав Тополь, — сказал он. — И звал всех богов подряд — от Одина до Макоши… Тебе хорошо спалось?
Я кивнул.
Только сейчас, при свете дня, я смог рассмотреть своего спутника. Ворон был зим на десять старше меня — ему было чуть за тридцать. Высокий, как я, крепкий и сильный человек. Чертами лица он напоминал бодричей, только горбатый нос и черные, тронутые сединой волосы, из-за которых он и был назван Вороном, отличали его. Светлая рубаха его была расшита по вороту и рукавам незнакомыми мне узорами, штаны были из кожи, у горла железная чеканная фибула закалывала плащ. По сравнению со мной, грязным и оборванным, он казался богатым красавцем.
Дождавшись, пока я поем, он затоптал костер, оседлал коня, и мы тронулись в путь. Как-то само собой получилось, что большую часть пути я проделывал пешком, ведя его крупного серого коня в поводу. Лишь иногда Ворон подсаживал меня позади себя на круп лошади, давая отдых.
Через несколько дней мы стали настоящими приятелями. Ворон много дней провел в пути, не общаясь с людьми. Встреча со мной спасла его от одиночества и молчания, и он охотно выслушивал мои рассказы. Еще не зная его хорошо, я решился доверить ему всю свою историю — от описанной матерью ночи накануне ее похищения викингами до нашей встречи у костра. Не таясь и не приукрашивая, я поведал ему все и, сам не зная почему, чуть было не проговорился, что готов был считать себя его рабом — только бы он накормил меня и позволил
Ворон, хотя и был явно рад моему обществу, оказался молчуном и предпочитал выспрашивать, нежели рассказывать самому, но в продолжение моего рассказа он замолчал совсем. Идя рядом с его конем, я в тревоге вскинул глаза — мне показалось, что он уснул в седле. Но нет, Ворон не спал, но был погружен в мрачные раздумья. Казалось, он не слышал ни слова. Мое молчание вывело его из задумчивости.
— Странная история, — изрек он, и я понял, что он все-таки слушал меня. — Дай-ка мне твой меч!
Он остановил неспешно бредущего коня, и я протянул ему Меч Локи. Не знаю, почему я сделал это по первому требованию, полностью доверяя вчерашнему чужаку.
Ворон принял оружие двумя руками, осмотрел рукоять, ища в чешуйках выкованных змей какие-то знаки, потом долго разглядывал руны на его длинном теле. Он смотрел так, словно давно слышал о них и наконец смог узреть воочию. Ненадолго отрешенное суровое лицо его смягчилось, но потом новая судорога боли прошла по нему.
— Очень странная история, — повторил он, возвращая мне Меч Локи. — Я слышал о ней и рад узнать, что хотя бы часть ее оказалась правдой… Слушай, Олав Тополь! Я, конечно, не пророк, и мои предсказания не следует принимать всерьез, но сейчас мне почему-то кажется, что ты никогда больше не увидишь ни матери, ни отца, ни брата Торвальда. И тебе нужно как можно скорее забыть о том, что они у тебя были!
— Но почему? — вырвалось у меня. Я был готов поверить в то, что у меня больше не будет матери — она же говорила, что не сможет жить, если со мной что-нибудь случится, — но отец! Но брат!
— Ты мертв, Олав Тополь, — со вздохом сказал Ворон. — И лучше будет для тебя, если ты признаешь, что умер для привычного тебе мира и никогда уже не будешь жить жизнью обычного человека.
Я вспомнил ту маленькую смерть, которую пережил в ночь после побега от бодричей, когда поступился законами викингов и предпочел жизнь честной смерти, когда бросился спасать призванный свершить Рагнарёк меч, не думая о себе. Память твердила, что я должен признать это, но душа отказывалась верить.
— Но почему? — повторил я.
Взгляд Ворона, когда он посмотрел мимо меня, стал еще печальнее.
— Сам того не ведая, ты ввязался в чужую историю… Многие в разное время призываются свершить то или иное дело, но не все выдерживают испытание… Из твоего рассказа я понял, что все твои родичи по отцу — он сам, его отец и твои братья — по очереди примеряли свои силы, пытаясь подчинить себе Меч Локи. Но они оказались слишком слабы — кто-то умер, кто-то просто вынужден был отказаться… Справился только ты, и только тебе идти по этой Дороге дальше!
Так я второй раз услышал о Дороге богов. И тоже от одного из тех, кто стоял на ней. Впоследствии я узнал, что людей, идущих по этой Дороге, гораздо больше — просто все они идут в разных направлениях, и одни занимают середину ее, а кто-то скромно плетется по обочине, то и дело ожидая мига, чтобы шмыгнуть в кусты. Но свернуть с нее по собственной воле не может никто.
— И что мне теперь делать? — заговорил я после недолгого молчания.
— Ничего, — последовал ответ. — Не торопи смерть — она сама знает, когда за тобой явиться!..