Дороги и сны
Шрифт:
Шеллар немедленно вспомнил печальную историю маэстро Карлоса и вывел два возможных варианта, коими, впрочем, не спешил делиться с уважаемым начальством. Третий вариант после трехсекундных размышлений был отброшен. Если бы Карлос умер, это не прошло бы незамеченным, да и от министра не стали бы скрывать. Значит, либо прячется, либо действительно болен.
– А собственно, – предложил он, сделав вид, будто именно это и обдумывал, – зачем мне там нужен брат Вольдемар? Я сам съезжу и прекрасно разберусь без него.
– Нет, давай без самодеятельности.
– И я даже догадываюсь, что именно, – вежливо улыбнулся советник. – Как скажете, съездим вместе, только пусть господина министра предупредят, чтобы воспользовался собственной каретой. Возможно, нам придется возвращаться врозь.
Шеллар все еще надеялся под каким-либо предлогом избавиться от назойливого министра и задержаться в театре, чтобы выяснить несколько интересующих его вопросов. К тому же кататься в одной карете с братом Вольдемаром и выслушивать его новые творения было, по мнению советника, неоправданным геройством.
Что об этом думает сам министр изящных искусств, Шеллар не стал даже интересоваться, ограничившись коротким приветствием, и быстро нырнул в карету.
Брат Вольдемар конечно же надулся и разобиделся. Как он сам заявил по приезде на место – из-за того, что намеревался по дороге ввести советника в курс дела и был лишен такой возможности. На самом же деле, как подозревал Шеллар, поэта огорчила упущенная возможность ознакомить советника со своим гениальным творчеством.
– Право же, вы напрасно огорчаетесь, – с примирительной улыбкой заверил он, выслушав сетования министра. – Уверен, что все наше дело можно изложить парой-тройкой фраз и займет это не более минуты. К тому же господин наместник мне уже почти все сообщил. Вы не смогли встретиться с руководством театра и подозреваете, что оно нарочно от вас скрывается. Верно?
– Не совсем. Я успел один раз поговорить с главным режиссером, и он отнесся к моим словам, как мне показалось, без должного понимания. А на следующий день внезапно заболел, да так серьезно, что его невозможно даже навестить.
– А кто вам об этом сообщил?
– Какой-то юнец, назвавшийся бухгалтером. Это еще надо проверить, настоящий он бухгалтер или это актеры развлекаются…
– Что ж, пойдемте, проверим, – охотно согласился Шеллар и первым шагнул в заботливо открытую телохранителями дверь.
Первым живым существом, встреченным ими в пустых гулких коридорах, оказался огромный тролль в коротких штанах, замысловатого кроя рубахе и явно самодельных тапках. Условно разумный гуманоид тщательно и сосредоточенно драил шваброй и без того чистый пол и никакой угрозы не представлял, однако брат Вольдемар при виде него сбился с дыхания и замедлил шаг, якобы случайно оказавшись за спиной советника.
Шеллар заинтересованно остановился и зашарил по карманам в поисках трубки.
– Доброе утро, сударь, – вежливо произнес он, так как занятый делом тролль гостей не заметил и продолжал загораживать им дорогу. – Вы позволите нам пройти?
Тролль оглянулся, выпрямился и отступил в сторону.
– Доброе утро, господа, – с учтивым поклоном пробасил он по-мистралийски. – Кого-нибудь ищете?
– Из начальства кто-либо присутствует? – тут же перешел на нужный язык Шеллар, с любопытством разглядывая уборщика.
– Господин Лукас, бухгалтер, он всегда у себя. А больше нету никого, театр не работает.
– Вот как… А вы, значит, здесь убираете?
– Убираю, – послушно повторил тролль. – И еще немножко сторожу.
– И давно?
Работник прислонил к стенке швабру и принялся загибать пальцы:
– Четыре дня.
– Вы умеете считать? Потрясающе! – восхитился Шеллар, уже представляя, как будет драть на себе косу мэтр Максимильяно, когда узнает. – Могу я поинтересоваться, как вас зовут?
– Пако, господин.
– Отлично. Покажите нам кабинет бухгалтера и можете продолжать работу.
По дороге Шеллар украдкой покосился на министра. Брат Вольдемар по-прежнему старался держаться подальше от окультуренного лесного чудовища.
Юный протеже господина Пуриша старательно скрипел пером, подсчитывая очередные убытки. К визитам министра он уже, видимо, привык, а вот Шеллара не ожидал увидеть. Слишком уж явно занервничал, запнулся на приветствии и без особой надобности вдруг принялся протирать очки.
– Вот, – с неуместным пафосом начал брат Вольдемар, – теперь вам уже не удастся вилять, обманывать и уклоняться от разговора! Извольте доложить вашему хозяину…
– Прошу вас, – мягко, но решительно перебил его Шеллар. – Позвольте, я сначала сам разберусь. Итак, Лукас, что вы можете мне доложить?
– Ох, вы ведь сами, наверное, знаете, ва… э-э-э…
– Обращайтесь ко мне «господин советник». Судя по профессиональному выражению вашего лица, вы намеревались доложить о катастрофических убытках?
– Разорение, господин советник, полное разорение! – запричитал бухгалтер с таким неповторимым страданием в голосе, словно собирался впарить уважаемым посетителям какую-нибудь ненужную безделушку по цене четверки лошадей.
Шеллар поторопился пресечь ненужное представление на первой же фразе:
– Хорошо, потом покажете мне баланс за прошедшую луну и первую неделю текущей, я сам оценю масштабы «разорения». А сейчас извольте объяснить, почему министр изящных искусств катается в наш театр, как проситель в канцелярию, и уже неделю не может увидеться ни с кем из руководства.
– А из руководства только вы и остались, – грустно поведал юноша, не торопясь выходить из образа. – Маэстрина Ольга пропала без вести, вы, наверное, сами знаете…
– Не то чтобы пропала, – уточнил Шеллар, – и не совсем без вести, но руководить театром, находясь под стражей, в самом деле затруднительно, в этом вы правы.