Дороги товарищей
Шрифт:
Собеседник его несколько минут задумчиво перелистывал бумаги в папке. Аркадий с удивлением увидел свою фотографическую карточку, письменную работу по литературе, которую он писал в школе три месяца назад, знакомую вырезку из газеты под заголовком «Смелый поступок»…
Худощавый задумчиво произнес:
— Бить врагов в одном ряду, плечом к плечу с друзьями, конечно, трудное дело. Еще труднее жить среди врагов…
— Как то есть жить? — Аркадий даже отшатнулся — Я не понимаю…
— Очень просто — жить. Вот вы, например, могли бы жить среди
— Я? В каком смысле?
— Ну, в самом прямом, — мягко улыбнулся собеседник. — Жить с ними вместе, возможно, носить их форму, делать вид, что с ними заодно.
— О-о-о! — протестующе взвыл Аркадий. — Это не по мне! Я уже как-то прикидывал… с одним другом своим… это самое. Еще до войны.
— Что, испугались?
— Я? Испугался? — Юков вспыхнул. Он понял, что путного разговора с худощавым у него все равно не получится. — Ничего я не боюсь. Я в любой час жизнь за Родину отдам, только вы предлагаете неприемлемое какое-то… У меня душа просит — не жить с ними, а бить их! Сердце не примет жить с такими!
— Сердце! — воскликнул худощавый. Лицо его исказилось. — Сердце! — повторил он и, бросив на стол карандаш, вскочил. — В схватке с заклятыми врагами сердце и прочие лирические отступления в расчет не берутся! На карту поставлена судьба Родины! До Днепра, до Смоленска немцев пропустили! Полстраны под фашистским сапогом!..
Он словно споткнулся и замолчал. Потом спросил:
— Значит, вы отказываетесь?..
— Как это отказываюсь? — ответил Аркадий, чувствуя, что его поняли не так. — Нельзя так быстро… Вы не объяснили как следует… Я не подумал еще… Вы подождите выводы делать. Лучше толком объясните мне, в какое пекло и как лезть.
Лицо худощавого посветлело. Он встал, положил руку на плечо Аркадия.
— Я тебя понимаю, друг мой Аркадий, прекрасно понимаю, сам в твоем положении удивился бы, потому что уж больно неожиданную работу я тебе предложил. Ты потерпи немножко, я вот тут… — Он вышел из-за стола и принялся расхаживать по комнате, разводя и сводя перед грудью руки. — Физические упражнения помогают при нервном возбуждении и переутомлении, — пояснил он.
«Тяжелая должность, видать, у человека!» — мысленно посочувствовал Аркадий.
— Ну вот, все в порядке. — Худощавый снова поудобнее примостился за столом.
— Так о чем же мы говорили, а?
— Ясно о чем, — буркнул Аркадий. — Вы, давайте, не разводите со мной дипломатию. Все равно возьмусь, вы прекрасно это знаете, — Аркадий поглядел в окно, в свободную, поднебесную птичью даль и вздохнул: — Эх, Сашка, Сашка, ты словно в воду глядел!
— Какой Сашка? О чем вы? — насторожился худощавый.
— Так, дружок мой. Мечтал о такой работенке. Никитин, вы его должны знать. Ну — пишите: Аркадий Юков согласен. И давайте, что там и как.
— Твердо решили? Учтите, вы имеете полное право отказаться. И никто вам дурного слова не скажет. Дело в том, что работа… работа все-таки, а не работенка, которую вам предлагают, сопряжена с постоянным риском для жизни, — строго сказал худощавый.
—
— Ну что ж, вы правы, — деловито проговорил худощавый. — Фамилии своей я вам не говорю. Работать со мной вам не придется. Тот, с кем придется дело иметь, станет известен только в том случае, если Чесменск окажется под угрозой оккупации.
…Поздним вечером собеседник Аркадия встал и настежь распахнул окно: разговор был окончен.
— Итак, до новой встречи, — сказал худощавый. — Помни, все, что ты здесь слышал, — большая тайна, государственная, народная тайна. А теперь пойдем со мной.
Они вместе прошли по коридору в самый конец здания. Худощавый открыл тяжелую дверь, и Аркадий еще из коридора увидел секретаря горкома Нечаева, поднявшего от бумаг голову. После прошлогоднего комсомольского собрания они ни разу не встречались и не разговаривали.
— Здравствуй, Аркаша! — поднялся он навстречу Юкову и дружески потряс Аркадию руку. — Как жизнь?
— Плохо, Сергей Иванович, — сказал Аркадий.
— Что так?
— Да ведь… — Аркадий кивнул в сторону карты.
— Что верно, то верно, не совсем удовлетворительно, но я не об этом спрашиваю. Как домашняя жизнь?
— А-а, это хорошо! Мамка болела, теперь выздоровела. Спасибо вам за прошлогоднюю помощь, Сергей Иванович!
— Ну, о чем разговор… Как отец? Что слышно?
— Да ну его к черту! Не хочется и говорить.
— Отец все-таки…
— Понятно, — насупился Аркадий.
— Мамаша-то проживет без тебя?..
— Она у меня простая, Сергей Иванович. Ей бифштексов не нужно. Хлеб да картошка.
Нечаев обнял Аркадия, секунду постоял так.
— Ну, давай-ка мы с тобой напрямик, без обиняков. Тебе доверяется очень опасное, очень трудное и очень важное дело. Твои друзья и товарищи с презрением отвернутся от тебя, будут считать тебя изменником и предателем. Ты будешь один среди врагов. Тебе на каждом шагу будет грозить смерть. И только одно всегда будет воодушевлять тебя и помогать — сознание того, что ты беззаветно служишь Родине. В твоем лице подпольные советские органы, а они непременно будут, если Чесменск окажется захваченным немцами, хотят видеть надежного человека в немецкой полиции, а возможно, и в гестапо — это зависит от твоей находчивости. Как вести себя, ты знаешь?
— Помаленьку, исподволь привыкну.
— Знай, что любовь народная — для человека великая награда. Народ вечно будет помнить своих сынов, боровшихся за его счастливое будущее. Запомни это, Аркадий.
— Я запомню, товарищ секретарь.
— И вот еще что… отец у тебя, как ты сам признаешь, неважный. Позволь, Аркаша, мне считать тебя своим сыном, а?
— Сергей Иванович! — растроганно воскликнул Аркадий. Ему стало жарко от волнения.
Нечаев шагнул к Аркадию, поцеловал его и снова прижал к себе.