Дороги товарищей

Логинов Виктор Николаевич

— Ясно, Андрей. Михайлович, — виновато сказал Никитин.

— Проводи меня.

«Остолоп! — мысленно обругал себя Саша, когда Андрей Михайлович скрылся за дверью. — Дело-то ведь действительно серьезное».

Просто так, ради пустячного разговора, Фоменко, конечно, не пришел бы. Понятно, что у него задание. Может быть, он не только свой список, но и самого Сашу проверял. Не встречались они давненько, всякое могло случиться… Одного не понимал Никитин: почему Андрей Михайлович так неодобрительно отозвался о Юкове?

«Дурное мнение — как кличка: пристанет — не скоро отдерешь», — подумал Саша.

…К десяти часам утра двор Ленинской школы заполнился молодежью. Здесь были и совсем молоденькие

пареньки, гордые тем, что впервые в жизни держат в руках всамделишную военкоматскую повестку, и юноши с пробивающимися усиками, с первого дня войны думающие о фронте. Пареньки искренне радовались, юноши были настроены скептически, потому что уже в девять часов стало известно: мобилизуют не в армию, а в истребительный батальон. «Игрушки! — говорили они. — Леса прочесывать, мосты охранять… Детское занятие!» Что это игрушки и детское занятие, говорил также Аркадий Юков, но в душе все-таки был рад: винтовку он наконец-то получит! А с боевой винтовочкой жить станет веселее. Тогда уж никакой фашист Аркадия голыми руками не возьмет. Тогда он покажет, на какое дело способен!

Аркадий то и дело заводил разговор об оружии. «Дадут ли?» — прикидываясь наивным, спрашивал он. «Конечно, дадут! — уверенно отвечали ему будущие бойцы истребительного батальона. — Ловить диверсантов без оружия — это все равно, что брать голыми руками раскаленную сковородку». «Совершенно точно!» — отвечал Аркадий. В самом деле, какое может быть сомнение? Диверсант не в кубики играть явился, он, дьявол, вооружен до зубов, и голыми руками его не схватишь. Нет, нет, это не детские игрушки! Это, братцы мои, боевая работа, это почти, гром-труба, фронт!

Ровно в десять часов, после переклички, было объявлено, что «все поименованные в списке» зачислены бойцами в истребительный батальон. Сегодня в пять часов вечера всем явиться на вокзал, имея с собой дневной запас продуктов. И — все. Больше ни слова, никаких разъяснений.

— Будьте покойны, нас отправят поближе к фронту! — разъяснил ребятам Аркадий. Ребята были такого же мнения.

Пылкое настроение Юкова немного поугасло, когда в полночь истребительный батальон выгрузился на разъезде Полустанок и бойцам было объявлено, что они разместятся на территории бывших военно-спортивных лагерей Осоавиахима. От Белых Горок фронт был также далек, как и от Чесменска: дачный поселок лежал не западнее, а южнее города. И все-таки, как ни печально было это обстоятельство, Аркадий надеялся, что все еще образуется.

— Главное, без паники! — сказал он ребятам. — Скорее всего, нас поучат кое-каким хитрым приемчикам. Диверсанта надо брать умеючи, он ведь тоже не дурак, на каких-нибудь курсах в Берлине учился, разные тайные науки проходил.

«Резонно», — могли ответить на это ребята.

Ночь бойцы провели в трех домиках, разместившись как кому вздумается. Аркадий прилег под открытым небом в густой траве и проспал мирным сном до самого подъема. Ни продуктов на день, ни белья он не захватил, так что ему во всех отношениях было легко. Одного не хватало — винтовки, которую можно было бы обнять, как подружку, и беречь пуще глаза…

Утром Андрей Михайлович выстроил бойцов, разбил их на взводы и отделения и приказал получать оружие. Аркадий попал во взвод Всеволода Лапчинского. В списке он числился чуть ли не последним и понуро торчал где-то на левом фланге. «Горю, братцы, самым отчаянным образом горю! — говорило выражение его лица. — Сунули меня в четвертое отделение четвертого взвода. Видно, считают Аркашку последним из последних».

Оставалось лишь одно утешение — оружие, винтовка. Но и эта последняя надежда рухнула: винтовку-то Аркадий получил, но какую — учебную. Никуда не годную, с просверленным патронником! Это был жестокий удар. Все планы рушились

к чертовой матери, впереди не было ни одного светлого огонька, на который можно было бы держать курс. Темень, ночь беспросветная, тоска и жалкое, полуинвалидное существование, ибо человек с учебной винтовкой в руках — не боец, не воин, а карикатура на воина, все равно, что рыбак без снасти. Правда, винтовка хоть и учебная, но снабжена штыком, русским трехгранным, как и в былые дни боевой винтовочной молодости, острым. Суворов сказал, что он — штык — молодец, а пуля, она — дура. Только почему-то не утешало Аркадия это знаменитое суворовское изречение. Громко и здорово сказано, да словами-то, братцы, не выстрелишь, стреляет все-таки настоящая винтовка, без учебных, будь они прокляты, отверстий! «Эх, диверсанты! — хотелось с горя закричать Аркадию. — Берите меня голыми руками, я ведь безоружный, меня из рогатки подстрелить можно!» А тут еще, смех и грех, Фоменко — сам-то с пистолетом! — читает лекцию о том, что винтовку нужно беречь, холить, лелеять, что за это, с позволения сказать, оружие каждый несет ответственность!..

В тот день взвод Всеволода Лапчинского прочесал какой-то лесок, спугнув деревенских ребятишек, собиравших землянику. Ни замаскированных парашютов, ни диверсантов обнаружено не было.

— Игрушки! Детская забава! — подытожил Аркадий.

И все-таки здесь, в Белых Горках, с учебной, можно сказать, игрушечной винтовкой в руках жить было легче и веселее, чем в городе, где Аркадий вообще пропал бы с тоски. Если бы еще Фоменко назначил его не в четвертый, а в первый взвод, к Саше Никитину! И Гречинский, и Золотарев, и Щукин — все были в первом взводе, только Юков, бог знает за какие прегрешения, попал в чужой, неприветливый четвертый. Всеволод Лапчинский, командир, и внимания на Юкова не обратил. Стал Аркадий простым, неприметным, рядовым бойцом. С друзьями ему встречаться не удавалось: взвод Саши Никитина был расположен отдельно, в палатках. Он даже не знал, чем его друзья занимались.

А они занимались не совсем обычным делом.

В первый же день жизни в лагерях Андрей Михайлович вызвал Сашу, Семена, Вадима Стормана, Гречинского, Борю Щукина и Колю Шатило и объявил им, что они будут выполнять особые поручения. Смысл их сводился к тому, что друзья должны тщательно прощупать наиболее глухие уголки лесных массивов, которые могут служить укрытием для вражеских диверсантов. Все глухие места должны быть не только осмотрены, но и описаны. Особенно важны в этом отношении, сказал Фоменко, овраги, балки, наиболее глухая и труднопроходимая лесная чаща.

— Срок — неделя, товарищи, — заключил Фоменко, — площадь около пятидесяти квадратных километров.

— Оружие будет? — спросил Гречинский.

— Только штык в чехле.

— Но как же… если диверсант?

— Наша задача не ловить диверсантов, а обследовать места, в которых они могут скрываться и накапливаться.

— Проза.

— Поэтически настроенных я могу перевести в другой взвод. Желающие есть?

Гречинский прикусил язык.

— Да-а, — почесывая затылок, жаловался он через некоторое время друзьям, — Андрей Михайлович разговаривал со мной не как физрук…

— Работа наша — не физкультура, — в тон ему добавил Саша.

— Что правда, то правда, — согласился Лев. — Навыки голкипера в этом деле вряд ли пригодятся.

— Если ворон ловить не будешь, — заметил Сторман.

— Ворон нет, а диверсантов — обязательно. Без диверсанта на своем счету я и в Чесменск не вернусь, это вы зарубите на носу. В противном случае, одним мужчиной станет меньше.

Это полушутливое обязательство дало Сторману повод для самых язвительных шуток, потому что уже на третий день хождений по лесу стало ясно: диверсантами здесь и не пахнет.