Дороги товарищей
Шрифт:
— Я еще увижу тебя. Иди.
— Счастливо вам, Сергей Иванович.
— И тебе счастливо, Аркаша!
— Хороший парень! — сказал худощавый, когда Аркадий вышел в коридор.
Секретарь горкома ответил не сразу. А когда он заговорил, худощавый, который уже давненько знал Нечаева, понял, как тяжело у него на душе.
— Страшнее всего, Павел Андреевич, что именно самых хороших мы посылаем почти на верную смерть! — Сергей Иванович отвернулся к карте и добавил, чуть ли не выдавливая каждое слово: — Какие же сердца нам нужны!..
ПЕРВАЯ ПЕСНЬ ОБ АРКАДИИ ЮКОВЕ
Ты
Ты одиноко сидишь в сквере, спрятавшись на потаенной скамейке от любопытного людского взгляда.
Ты сидишь с опущенной головой, и глаза твои упрямо смотрят в одну точку.
Ты думаешь, Аркадий?
Думы, думы! Они плывут нестройными рядами, как облака на небе, как густые, темные облака, наглухо заслоняющие солнце.
Никто не скажет, что ты раскаиваешься, Аркадий. Эй, люди! Вы, вы, разных годов рождения, — кто из вас может заявить, что Аркадий Юков раскаивается? Я вижу: у вас чистые, правдивые глаза, вы и в мыслях не держите таких кощунственных слов. Нет, всем ясно: ты не раскаиваешься, Аркадий. Ты принял решение и сделаешь все так, как тебе приказано. Просто тебе скверно сейчас. Тебе горько. Ты не ожидал этого. И оттого, что тебе очень, очень горько, ты и спрятался в сквере, на скамейке, где перочинным ножом вырезано «Петя+Катя», спрятался и ничего не замечаешь вокруг.
А над тобой, в белых парадных облаках, плывет неунывающее улыбчивое солнце, и каждый листок сирени, растущей вокруг тебя, отвечает ему своей улыбкой. Оно плывет, это же солнце, и над полями сражений и — так уж заведено в природе — одинаково всем — и врагам, и друзьям — светит с неприступной высоты. Оно всех без разбору оделяет своим теплом, но тот, кто желает победить, должен впитать в себя больше тепла, больше света.
А ниже солнца и облаков несутся ветры. Они бывают шальными, неистовыми. Но бывают и добрыми, освежающими. Ветры тоже без всякого разбора и валят с ног человека и овевают его прохладой. Но человек, сильнее жаждущий победы, примет ураганы на свою грудь, разорвет их и придет к конечной цели быстрее.
А под ногами Аркадия лежит земной шар, который издавна привык к тому, что его немилосердно топчут миллионы разных ног. Земной шар покрывают сотни тысяч, а может, и миллионы лужаек — зеленых, белых и алых. И на каждой из них могут найти приют и добрый человек и злой, зверь и птица. Цветы пахнут для всех. Разве не все равно ромашке, распустившейся на берегу Днепра, кто сорвал ее — чужой или свой? Разве не все равно березовой ветке, выросшей под Смоленском, над чьей головой — врага или друга — висит она в утренний, пахнущий соками земли час? Все равно, все равно, Аркадий! Но ты должен запомнить: кто сильнее любит свою Родину, кто тверже сердцем, кто идет воевать за правду всего человечества, тот, вдыхая запахи ромашек и березовых листьев, впитывает в себя окрыляющую силу и побеждает.
А возле сквера, в глубине которого сидит Аркадий, идут русские солдаты. Они идут обычным своим, в меру усталым — много прошли, и в меру твердым — еще больше предстоит пройти — усталым и ровным шагом. Они глядят только вперед, потому что у них нет выбора. Только вперед, только вперед! Раздумья расслабляют походку — прочь раздумья! Грусть
Так вставай же, Аркадий!
Солдаты идут в бой, и ты видишь теперь их штыки. Ты видишь, как в просветах кустов сверкают эти штыки, еще не обагренные кровью, эти прекрасные трехгранные штыки, несущие с собой частицу русского солнца. Скоро, может быть, они перестанут сверкать, покроются пылью и смертельной ржой, сгинут в каком-нибудь болоте, в окопе, засыпанном взрывом бомбы, но все равно и через тысячу лет люди не забудут, что они несли в себе частицу солнца — главное достоинство штыков, пущенных в дело во имя свободы человечества.
Иди, Аркадий!
Солнце прольет на тебя свое вечное тепло, и ты впитаешь его как можно больше.
Ветер ударит в твою грудь и разметает волосы — ты выстоишь и пойдешь дальше.
Русский луг приютит тебя, и ты, всей душой вбирая в себя его живительные запахи, станешь сильнее.
Счастливого пути, Аркадий!
Ни уговаривать тебя, ни утешать не надо. Найти бы для тебя родное слово! Слушай, ты, кажется, любишь стихи, которые не раз читала тебе Соня. Вот эти:
Нас водила молодость
В сабельный поход.
Нас бросала молодость
На кронштадтский лед.[65]
Сложил эти стихи Багрицкий, умный поэт, который предвидел, что таким, как ты, очень нужно будет живое сабельное слово. Это он для тебя писал, Аркадий! Для тебя и о тебе. Ведь это тебя, тебя бросает молодость в поход.
Боевые лошади
Уносили нас,
На широкой площади
Убивали нас.
Дундич!.. Кавалерийская атака!.. Шашки наголо! И — пуля, шальная, смертельная…
Разве не о тебе это, Аркадий?
Нет, не о тебе пока. Ведь дальше сказано:
Но в крови горячечной
Подымались мы,
Но глаза незрячие
Открывали мы!
Мы подымались и открывали глаза.
Ты подымался и открывал глаза, Аркадий.
И враги отступали и рассыпались в прах.
Это было уже, было. Ну и что же, что это было во сне? Повторится и в жизни. Вот она, жизнь, перед тобой — в сиянии солнца и солдатских штыков, в блеске девичьих глаз и в пламени пожаров, в крови, обагрившей белые одежды, и в гуле заводских корпусов. Жизнь со смертью рядом. Так было всегда. Но до каких же пор, до каких же пор будет продолжаться такое?..
Это твоя душа кричит на весь мир, Аркадий.
И поэтому ты встаешь.
Ты выходишь из сквера. Ты шагаешь солдатским шагом.