Дороги товарищей
Шрифт:
— Скорее, они последнюю машину догружают!
«Ладно, беды не случится, если я полчаса капитаном побуду», — решил Борис.
Войдя в палату, где Женя и Соня все еще готовили к отправке медицинские инструменты, Борис сказал:
— Женя, а пистолета, случайно, к этой форме не полагается?
— Есть.
— Тащи!
Через минуту Борис, туго подпоясанный командирским ремнем с портупеей, с пистолетом в кобуре, чуть прихрамывая, шагал по заваленной осколками улице. Впереди Щукина трусил профессор. Сзади шли Женя, Соня и медсестра, которую Тюльнев послал
Тюльнев и Щукин повернули за угол; в это время радиатор грузовой трехтонки показался из ворот.
Борис, не перекинувшись с профессором ни единым словом, проворно забежал вперед автомашины и вытащил из кобуры пистолет.
— Стой, останови! — решительно приказал он, направляя оружие в лицо шофера.
Шофер нажал на тормоз и выключил мотор.
— Чье добро? — подскочил к машине Тюльнев.
— Кто хозяин? — тем же решительным голосом добавил Борис.
— А вон… его. Вон… старший лейтенант, — устало сказал шофер, со злорадством кивая головой назад, — Послали в госпиталь, а он, чертов дьявол, свое барахло оценил дороже человеческой жизни. Приказываю, говорит. Видишь, капитан, — обратился он к Борису, — три трехтонки барахла! Это все его.
Борис оглянулся — к кому шофер обращается? — и вдруг понял, что капитан — это он, Борис Щукин. Щеки у него заалели.
— И откуда у людей столько барахла берется, — продолжал шофер, вытирая грязной пилоткой мокрое от пота лицо, — не иначе, как от нечестной жизни!
— Что такое? Что там? В чем дело? — раздался раздраженный начальственный окрик. Из кабины последней трехтонки выскочил старший лейтенант. Рассерженный, с красным лицом, с расстегнутым воротом, без ремня, он подбежал к воротам и, оттеснив профессора, закричал: — В чем дело, капитан? С дороги — прочь!
Что-то знакомое показалось Борису в лице этого старшего лейтенанта. Где Борис видел эти хохолки бровей, этот нос?..
«Гладышев! — внезапно мелькнуло у него. — Гладышев!»
Последний раз Борис видел его почти год назад возле школы.
«Он обернется еще раз!» — подумал тогда Борис, и Гладышев обернулся, и в этом было что-то неестественное.
Все это Борис отчетливо вспомнил.
— С дороги! — повторил Гладышев, шаря рукой по бедру, где должен был висеть пистолет.
— Разгружайте машины! Немедленно! — твердо выговорил Борис, ощущая свое превосходство над этим разгоряченным, брызгающим слюной человеком.
Гладышев подпрыгнул от злости, поглядел округлившимися совиными глазами и закричал еще громче:
— Никогда! Я вам говорю, капитан, освободите дорогу! Машины в моем распоряжении!
Сдерживая вскипающую ярость, Щукин ответил:
— В госпитале шестьдесят раненых, они не могут самостоятельно передвигаться. Вы знаете, что немцы входят в город. Раненых необходимо вывезти. Вы совершаете преступление. За это вы ответите!
— Раненых, раненых! — брызгая слюной, завопил Гладышев. — У меня эти раненые вот здесь, — он хлопнул себя по толстой короткой шее, — вот здесь сидят! Я их из-под огня три ночи вывозил!.. Больше не намерен, хватит, достаточно!
— Живые люди на смерть остаются,
— А ты кто такая? — накинулся на нее Гладышев, — Прочь… прочь с дороги!
Профессор, молча слушавший эту перебранку, решил, видимо, что разговаривать с Гладышевым бесполезно, и распорядился:
— Товарищ шофер, сгружайте вещи с машин. Быстро, живо!
Два шофера охотно выскочили из кабин. Третий, рябой, с рыжими волосами, не двинулся с места.
— Старый черт! — злобно закричал Гладышев, замахиваясь на профессора. — Не лезь не в свое дело!
— Ах ты, негодяй! — схватил его Борис за руку.
Гладышев, разъярившись, как дикий бык, толкнул Бориса и сбил его на землю.
— Остапов, заводи мотор! — крикнул он рябому шоферу, снова шаря рукой в том месте, где висит обыкновенно кобура пистолета. — Моя портупея на сиденье? Ну-ка — пистолет! Вы, — обернулся он к двум озадаченным шоферам, — в кабины, сволочи, застрелю!
Остапов, улыбаясь широким, похожим на щель ртом, протянул Гладышеву портупею с кобурой.
— Гладышев, стой! — приказал Борис и поднял руку на уровень глаз. И Тюльнев, и Женя, и Соня, и санитарка — все сразу увидели в руке Бориса пистолет.
Гладышев обернулся на голос Щукина и мгновенно отпрянул. Лицо его перекосилось, как от боли, нижняя тяжелая челюсть отвисла и затряслась. Раздался выстрел.
Гладышев еще раз дернулся, теперь уже от удара пули, и упал к ногам выскочившего из кабины Остапова.
Борис недоуменно нагнулся над Гладышевым и, увидев кровь, побежавшую по гимнастерке на асфальт, попятился. Пистолет выпал из его рук, он с ужасом обернулся к профессору.
Тюльнев, девушки и шоферы молча глядели, как судорожно дергается на асфальте тело Гладышева.
«Кто же стреляет?» — мелькнуло у Бориса. Ему показалось, что один за другим раздаются выстрелы. Но вокруг стояла нетронутая тишина. Это звенел в ушах Бориса его выстрел, единственный выстрел, раздавшийся в этот день в городе. Звук выстрела висел над головой Бориса, не растекаясь. Он застыл, он был недвижим. Ужас сомнения — правильно ли поступил? — стал охватывать Бориса.
Профессор подошел к Борису, поднял пистолет и протянул его Щукину.
— Возьмите, мальчик, — тихо, почти ласково сказал Тюльнев. — Вы убили человека, первый раз убили, и я знаю, что вам страшно. Но вы убили его во имя жизни. Вы поступили правильно: преступников судит народ, а мы — ваши единомышленники, часть народа, маленькая, но часть.
— Собаке собачья смерть! — заключил первый шофер и, сплюнув, привычно открыл борт кузова.
— К госпиталю! — распорядился профессор. — Там и сбросим, там людей больше. И вы! — резко прикрикнул он на Остапова.
Остапов неохотно полез в кабину.
А Борис все стоял, не двигаясь, даже не шевелясь.
К нему подбежала Соня, обняла, зашептала:
— Боренька, милый, не гляди туда, так надо. Он нас перестрелял бы, и шестьдесят человек с нами… А ты спас, понимаешь, спас!
— Не понимаю, Соня, — поморщился Борис.