Дороги товарищей
Шрифт:
— Буду стараться, Настасья Кирилловна.
— В ближайшие дни они поймут, что сведения твои — точные, и еще больше проникнутся к тебе доверием. Запомни, что только ради этого партизаны идут на жертву. Люди дороже всего. Людей мы должны спасти. Не спасем — нам не простят.
— Будем спасать, Настасья Кирилловна.
— Хочу предупредить: случилось самое страшное. Есть сведения, что один человек, которого подготовили для подпольной работы в тылу, предал Родину. Он может знать кое-кого из нас. Меня, например. Тебя он не знает. Тебя никто не знает, кроме меня. Будь уверен.
— Что же тогда? — спросил он.
— Тогда ты сам найдешь способ передать список в нужные руки.
— Ясно, — сказал Аркадий и, помолчав, прошептал: — Вы боитесь провала?
— Нет. Я говорю на всякий случай. Учитывать надо все. Искать будут мужчину, сапожника дядю Васю.
…Отец разбудил Аркадия рано утром.
— Собрание сегодня, — сказал он.
— Какое еще собрание? — недовольно пробормотал Аркадий.
— Ну, сбор полицаев. Смотр.
— К черту, я спать хочу.
— Ты с ума спятил! Вставай.
— Говорят, спать хочу. Приду позже. Подождут.
— Или силу ты взял, или попадет тебе, — покачал головой отец. — Пеняй на себя.
Аркадий перевернулся на другой бок и сделал вид, что уснул.
Отец потоптался возле кровати, вышел на улицу.
Аркадий открыл глаза, пощупал забинтованное место: рука болела.
«Только бы не выйти из строя», — подумал он.
Знал — сейчас придется разговаривать с матерью. Вечером она спросила, что у него с рукой. Ответил: «Утром, мама, утром».
Впрочем, объяснить, что с рукой, — легко. Труднее ответить, если спросит: «Где работаешь, сынок?»
Мать спросила, когда он встал:
— И ты уходишь, Аркадий?
— Да, надо сходить, мама, — бодро отозвался Аркадий. — Предлагали мне тут одно дельце… в общем, я тебе объясню все после.
— Руку-то поранили или зашиб? — тихо спросила мать, печально опустив голову.
— Ну кто же меня мог поранить! — весело воскликнул Аркадий и обнял мать здоровой рукой. — Поскользнулся и упал… да на стекло. Ты не беспокойся… — так, царапина. Мне и не больно. Во, смотри. — Он сжал и разжал кулак, поднял и опустил раненую руку.
— Поешь чего-нибудь, — сказала мать.
— Это обязательно! Горяченькой картошечки бы!
— Я сварила.
Мать знала, что он попросит картошки.
Ах, мать, мама дорогая!..
Сытый, спокойный, уверенный в своих силах, Аркадий прошел мимо домика Настасьи Кирилловны. На подоконнике стоял обыкновенный глиняный горшок — тайный знак безопасности. Каждый день Аркадий сможет мельком любоваться им, вспоминать о друзьях, тайно работающих рядом, преисполняться бодростью и спокойствием — это ведь так необходимо ему. Только Аркадию, одному Аркадию будет раскрывать простой глиняный горшок, как идут дела у советских людей, как они, окруженные врагами, борются и побеждают.
Сборище полицаев, намеченное на семь часов утра, давно закончилось.
Но Аркадий, к счастью, не присутствовал на этой словесной пирушке татей. Он знал, какие речи будут сказывать самодовольные правители, и поэтому не спешил.
Ленка встретила его испуганным вскриком. Она прониклась уважением к Аркадию (друг Шварца — звание не пустячное), представляла его этаким своеобразным столбом, о который можно опереться в случае усталости или какой-нибудь служебной промашки… а тут Дорош уже три раза осведомлялся, не пришел ли этот тип Юков. И последний раз Ленка заметила на губах начальника полиции пену.
— Ах, Аркадий, шеф разъярен! — прошептала Ленка, воздушно вспархивая со стула. — Он как больной…
— А что у него — понос или насморк? — весело спросил Аркадий.
Ленка зашикала. Он ущипнул ее. Она взвизгнула.
И появился — с видом вестника возмездия — Кузьма Дорош, начальник полиции.
— С девочками займаешься? — грозно вымолвил он.
Ленка стояла ни жива, ни мертва.
— Вдохни воздуха, — посоветовал ей Аркадий, — задушишься от усердия.
— Дело есть? — гаркнул Дорош.
— Вот уже чего не люблю, так крику… На меня и при той власти каждый, кому не лень, кричал, — сказал Аркадий. — А что я рыжий? Я не рыжий. Не будет дела, пока не наладится спокойный контакт.
— Ты еще смеешь!.. — брызгая слюной, закричал Дорош.
— Смею, потому что имею, — многозначительно сказал Аркадий. Ленка смотрела на него с ужасом, как на человека, горькая судьба которого предрешена.
— А ты дыши. Разучилась, что ли? — добавил он, обращаясь к Ленке.
— Имеешь? — сразу снизил голос Дорош. — Пошли.
— Давно бы так, — проворчал Аркадий.
Захлопнулась дверь. Столб — Аркадий Юков — стал выше в Ленкиных глазах, надежнее.
Впоследствии она призналась, что ей смертельно хотелось подкрасться к двери и послушать, о чем и в каких тонах идет разговор в кабинете начальника полиции. Но она испугалась. Она подозревала, что Аркадий Юков раскрыл какую-то важную тайну.
Тайна была очень важной, потому что Дорош вышел из кабинета с другим лицом. Ну, а Юков вышел с тем же лицом — это подтверждает, какая у него была сильная воля и какой он был, следовательно, большой преступник.