Дороги товарищей
Шрифт:
— Извините, я подожду прощаться. Где Женя?
— Я позову полицию!
— Попробуйте!
— Какой нахал! — ужаснулась Марья Ивановна. — Не знала я!.. Нет Евгении, нет! Она устроилась на работу.
— Вы лжете! — с презрением сказал Саша.
— Да уходи же ты! — крикнула Марья Ивановна. — Люди!..
— Мама! — раздался сдавленный голос Жени, и Саша из-за плеча Марьи Ивановны увидел растерянное белое Женино лицо.
— Женя! Я пришел! Женя! — крикнул Саша.
— Мама, не надо… впустите
— Ты опоздаешь!
— Все равно… Входи, Саша.
Взволнованный Саша не заметил ничего подозрительного: ни смятения Жени, ни ее нового праздничного платья. Он и раньше не очень-то обращал внимание на одежду, а теперь это вообще не интересовало его.
Женя молча вошла в свою комнату. Саша быстро направился за ней и закрыл дверь.
Он хотел обнять Женю, но она отстранила его.
— Ты пришел за мной?
— Да. Собирайся.
— Поздно.
— Как? Ты что?..
— Я так тебя ждала, Саша! А теперь поздно. — Женя заплакала. — Я устроилась на работу.
Саша не сразу понял смысл этих слов: «устроилась на работу».
— Куда? — спросил он.
— В управу.
Женя увидела, что Саша вдруг побелел.
— Не гляди на меня так, я не по своей воле, — прошептала Женя. — Я…
— Отдай мне березовую щепку, — сказал Саша.
— Может, ты оставишь ее у меня?..
— Нет.
— Саша! — взмолилась Женя. — Я же…
— Предательница!
Женя вздрогнула и опустила голову.
— Как жаль, что ты не можешь понять меня…
Женя молча подошла к туалетному столику и, достав щепку из ящика, поцеловала ее.
Саша вырвал у нее свой талисман.
Слезы катились по щекам Жени. Губы дрожали.
— Я уйду с тобой, если ты простишь меня. Прости, Саша!
— Никогда!
— Какой ты безжалостный! Но я ведь не враг.
— Хуже! — Саша вспомнил о записке и, пошарив в кармане, вынул ее. — Ты поймешь, как подло поступила, но будет уже поздно. Честь комсомолки, верность Родине, честь отца — все ты растоптала. Вот эта записка предназначена тебе. Человек заплатил за нее жизнью. Ты прочти эту бумажку.
— Не надо… не надо никаких бумажек!
Саша положил записку полковника на стол.
— Прощай! Больше мы не встретимся.
— Саша! Я же люблю тебя!
— Лю-юбишь?! — протянул Саша. Он мгновение колебался, а потом вытащил из кармана пистолет и положил на стол, рядом с запиской. — Вот умри, если любишь!
Глава вторая
ГНЕВ
Саша выбежал на улицу с твердым желанием никогда уж больше не возвращаться в этот дом. Все было кончено, отрезано, обрублено!..
«Умри, если любишь!»
Он швырнул пистолет на стол и выбежал вон.
Он ничего
Впрочем, он видел каких-то людей, которые подозрительно покосились ему вслед. Промелькнула мимо него машина, и ему показалось, что офицер, сидящий в ней, тоже недобро посмотрел на него… но, может быть, это ему только показалось. В сущности, он ничего не видел и не слышал. Тени, силуэты, очертания окружали его.
Теперь все изменилось, и он сам уже не был прежним Никитиным.
«Умри, если любишь!»
Вообще весь мир изменился — стал чернее, тверже, грубее. Серое осеннее небо стало действительно серым. Грязная после дождя улица стала действительно грязной. И убийцы-оккупанты стали действительно убийцами и растлителями. Саша особенно остро ощутил это, потому что было ему всего девятнадцать лет.
Сначала он не думал, куда и зачем идет.
Он шел и шел, не останавливаясь, минуя одну улицу за другой, не обращая внимания на окружающих, не думая, что его могут остановить и спросить: кто он? Где живет? И почему у него такое настроение?
Со стороны его могли принять за безумного, но скорее всего он, с яростно сжатыми кулаками, с отчаянием во взгляде, казался подозрительным. Тем более, что шел он быстро, почти бежал.
«Умри, если любишь!»
Догонял, гнал Сашу собственный голос.
Гнев гнал Сашу.
Опомнился Никитин на краю города — и ужаснулся сначала. Пришел в ужас, как человек, который узнал, что только что благополучно перешел заминированное поле. Город, кишащий гитлеровскими оккупантами, разве не был он своеобразным заминированным полем, где смерть поджидала на каждом шагу? Саша понял это, когда опасность уже миновала.
Саше везло. Горькое, отчаянное везение!
На городской окраине, в том самом сосновом лесу, примыкающем к железнодорожной насыпи, где Саша ночевал неделю тому назад, он сел и, обдумав обстановку, пришел к выводу, что поступил правильно, бросив Жене пистолет и сказав: «Умри, если любишь!» Он не терпел, не принимал компромиссов. Она предала — так пусть решает, как поступать: жить или умереть.
Все было сделано. Город пока не интересовал его. Правда, оставалась еще Ласточка — Люба Радецкая.
Он говорил ей тогда, что придет кто-то другой и спросит: «Вы не знаете, улетели ласточки?» Это он выдумал на ходу, чтобы утешить девушку. Смысла в этих паролях, конечно же, не было. Тогда это походило на игру. Теперь события принимали серьезный оборот — Саша должен был вести Ласточку на бой и лишения.
Он не сказал никакого пароля. Он просто пожал ей, так и засветившейся от счастья, руку и просто, строго вымолвил:
— Ты хотела со мной… Собирайся, если можешь. Мы уйдем сейчас через пять минут.