Дорогой бессмертия
Шрифт:
Полиция навела справки. Было установлено, что Мария Василенко действительно работает уборщицей в офицерской гостинице, ведет себя достойно, никто на нее не жалуется. Стреляли? Да. Офицер уже рассказал, как он вечером вспугнул крошку.
Утром Марии отдали сумочку, справку с места работы, но предупредили, что, если еще попадется — ей несдобровать. Подписав протокол допроса, девушка, бледная, с ноющей болью в плече, вышла на улицу. Она приблизилась к месту, где вчера упала, сраженная ударом полицейского. Замедлив шаг, внимательно изучала каждый метр. Ничего нет.
Знакомые постояльцы утром «снялись с якоря» и отбыли в неизвестном направлении. К вечеру прибудет новая группа. Марин сказали: каждый уголок должен блестеть. Отъезд ненавистного долговязого офицера в какой-то мере заглушил боль в плече. Мария вымыла полы, обтерла пыль, вытрусила половики. Вернулась домой в приподнятом настроении.
Минувшую ночь она не сомкнула глаз. Собралась отдохнуть, а затем пойти к Измаиловым. Усталость одолела ее, и Мария проспала до утра. Силы восстановились, боль в плече утихла совсем. «Ничего не поделаешь, проспала, обо всем уже расскажу Виктору сегодня».
Мария уже выходила из комнаты, как к дому подъехала крытая машина. Зашел гестаповец.
— Василенко? — ткнул пальцем ей в грудь.
— Да, я.
— Цюрик! Назад!
— Перетряхивайте все, — приказал гестаповец появившимся жандармам.
Но обыск ничего не дал. Марию втолкнули в машину и увезли.
— Что вам от меня нужно? — приняв обиженный вид, взмолилась Мария. — Я обязана вовремя явиться на работу в офицерскую гостиницу…
— Молчать, свинья! — грубо оборвал девушку старший.
Василенко закрыли в темной камере. Тут стоял затхлый воздух, вызывавший тошноту. Мария сначала не увидела, кто находился в камере, но чуткое ухо уловило слабый стон женщины. Она просила воды. Стоявшая возле женщины кружка была пуста.
— Воды нет, сейчас попрошу.
Мария робко постучала в дверь. Никто не отозвался. Ударила кулаком посильнее. Потом двумя руками забарабанила по тяжелой, обшитой железным листом двери. Никто не реагировал. Нервы сдали. Пережитое накануне, разболевшееся плечо, смрад в этой дыре, бессилие помочь страдающему человеку — все вместе лавиной обрушилось на выносливую Марию. Она разрыдалась… Машинально несколько раз повторила: «Воды! Воды!»
Приступ отчаяния длился недолго. «Чего я нюни распустила? — упрекнула себя Василенко. — Слабую собаку и ястреб заклюет. Нет, я должна жить».
Повторившийся стон оторвал Марию от мыслей.
Глаза свыклись с темнотой. Она теперь видела, что женщина, лежавшая в углу камеры на соломе, была в разорванной кофточке.
— Как вас зовут?
— Ирина… Избивают, а я никаких бланков никому не давала.
Мария вздрогнула: «Бланки? Мельдкарты? Боже, причем здесь Ирина? Ведь…»
— Когда вас забрали?
— Два дня назад… Прямо из типографии. Ох, лучше бы добили, нет больше моих сил. — Ирина заплакала. — На допросе перебили руку… Ироды! За что такая напасть? Я ни в чем не виновата… ни в чем!..
Ирина была старше Марии только
— Успокоитесь, Ирина, — со слезами на глазах произнесла Мария. Она взбила ей под головой солому, подвязала больную руку, укрыла вздрагивавшее тело своей кофточкой. «Неужели мне предстоят такие страдания? Страшно… Если бы Виктор знал о нагрянувшей беде. Наверное, ищет, волнуется». Марию пугали предстоящие допросы. А есть ли выход? Будь что будет, но даже ценой своей жизни она сохранит верность товарищам! Только бы выдержать все…
В камере воцарилась тишина. Измученная Мария подобрала под себя ноги, положила голову на колени, ею овладел сон.
Воображение выпорхнуло из камеры и понеслось далеко-далеко… Какая чудесная весна! Сколько цветов! Красные, синие, белые, желтые… Мария собирает их в белом платье. Какой большой букет! От странного запаха кружится голова… Виктор! Виктор! Он появился возле нее. Громкий смех разнесся над полями. Говорит сурово:
— Цветы отравлены! Брось букет! Сейчас же!
Руки окаменели. Мария хочет отбросить цветы, но пальцы не повинуются. Пытается их разжать, напрягает силы. Безрезультатно. Виктор вырывает букет, бросает в сторону. Зачем так резко? Болит плечо… В руках — чайные розы. Какая прелесть! Спасибо, Виктор! Взялись за руки. Счастливые, смеются, бегут между хлебами…
Раздался гром. Небо заволокло тучами. Тяжелые, темные… Надо укрыться. Где? Еще ударил гром. Го-го-го!.. — понеслось вокруг.
— Мария!
— Я здесь!
— Мария!
— Я зде-есь!..
Гром заглушил удалявшийся голос Виктора…
Сколько времени продолжался сон, узница не знала. Проснулась от резкого толчка и громового окрика: «Василенко, выходи!»
Спросонья Мария не сразу поняла, кого зовут, замешкалась. К ней подошел солдат, пнул сапогом. Сообразила: «За мной».
В большой комнате за письменным столом сидел гестаповец средних лет. Гладко причесанные волосы, на вздернутом носу — пенсне. Лощеный вид фашиста не пугал Марию. Он копался в бумагах, делал вид, будто ее не замечает. Спустя минуту, поднял холодные глаза и вежливым тоном, по-русски, пригласил сесть.
— Василенко? Мария Ивановна?
— Да.
— 22 года?
— Так.
— Молодая. Совсем молодая. Не успела еще пожить! Два года работаешь? Так! А с кем же ты дружишь? Кто полюбил хорошенькую девушку? Никто? Странно!
Гестаповец открыл ящик, вынул оттуда пузырек с клеем и листовки, положил на стол. Внимательно посмотрел в лицо девушки. Какую нужно проявить выдержку, духовную собранность, чтобы ни единым мускулом не выдать себя. Ее лицо оставалось спокойным, и это заметил гестаповец.