Дорогой длинною
Шрифт:
– Жулик?..
– Ну да! А кто он, Паровоз-то? Спортил девку, собачий сын, и смылся на каторгу, выкрутился! Вот ей-богу, если б его не забрали, я из него ремней нарезал бы. Что - не веришь?!
– Верю.
– Дашка снова погладила его по волосам. Яшка поймал её руку, стиснул в ладонях холодные тонкие пальцы. Про себя он уже решил: скажет Дашка "останься" - и он останется, пускай потаскуха-сестрица выворачивается как сможет сама.
– Что же… Поезжай, - тихо произнесла Дашка.
– Дашка! Я вернусь - слышишь? Пристрою эту дуру куда-нибудь и приеду за тобой. Сразу же! Ты мне веришь, что я тебя не бросаю, что от слова
– Верю. Не бойся.
– Дашка откинула одеяло, спустила ноги с постели и, пошарив руками в воздухе, села рядом с Яшкой на пол.
– Я подожду, не беспокойся, - внезапно перешла она на шёпот.
– Я… знаешь что?
– Что?
– так же шёпотом спросил Яшка.
– Я… тебя люблю очень. Правда.
Яшка молча привлек её к себе, осторожно поцеловал раз, другой, третий, даже не сообразив, что впервые целует свою невесту, провёл рукой по её волосам, по бледной щеке. Дашка прильнула к его плечу.
Всхлипнула.
– Ничего… Ничего. Это я так. Иди, ступай. Я подожду, я, кроме тебя, никого не полюблю.
– Она улыбнулась сквозь слёзы, наугад перекрестила Яшку.
– Джя дэвлэса[133].
Яшка поцеловал её мокрую от слёз ладонь, встал и быстро, не оглядываясь, вышел. Как только за ним закрылась дверь, Дашка молча повалилась вниз лицом на смятое одеяло. В такой позе и нашла её вернувшаяся Настя.
– Дарья! С ума сошла! Ты почему на полу сидишь? Лезь под одеяло сейчас же, совсем без головы девка! Да ты… Ты плачешь?
– Настя села рядом с дочерью, встревоженно повернула её к себе.
– Что ты, маленькая?
Что тебе этот чёрт Яшка наговорил? Да я его сейчас…
Дашка покачала головой. Чуть погодя едва смогла выговорить:
– Он у-хо-дит…
– Куда?!
– С Маргиткой.
Настя вздрогнула. Молча помогла Дашке взобраться на постель, поправила ей подушку, прикрыла одеялом. Медленно подошла к окну, взглянула на красную от заката улицу. Через несколько минут она увидела, как из дома выходят двое. Маргитка плакала, волоча за собой огромный пухлый узел. Яшка держал её за руку и оглядывал улицу. Вскоре он махнул рукой, и от угла не спеша подкатила извозчичья пролётка. Яшка сказал извозчику несколько слов, тот кивнул. Маргитка быстро взобралась в пролётку, Яшка прыгнул следом, повернулся к дому, и на мгновение его глаза встретились со взглядом Насти. Но пролётка рванула с места, копыта лошадей застучали, удаляясь в сторону Большой Грузинской, и вечерняя Живодёрка опустела вновь.
Глава 19
На второй версте Рогожской дороги под звёздным небом бродили кони.
Поле было покрыто туманом, из которого появлялись и вновь исчезали лошадиные морды и хвосты, слышался храп, негромкое ржание.
Очертания шатров и телег едва проступали в белёсой пелене. Над полем висел тонкий месяц. От недалёкой реки тянуло сыростью, в воздухе звенели комары, в траве оглушительно стрекотали кузнечики. Угли возле шатров уже догорали. Время перевалило за полночь, табор спал, и лишь у крайнего шатра красные отсветы тлеющих головешек выхватывали из темноты две фигуры - мужскую и женскую.
– Вот так.
– Илья, не отрываясь, смотрел в огонь, и в глазах уже рябило от прыгающих огоньков.
– Вот так…
Варька
– Не потухло бы совсем… Сколько, говоришь, это у вас было?..
– Три месяца.
– Да-а-а… Вот послал бог брата - на лето оставить нельзя! Ну, и чего ты ждал? Ты Настьки не знаешь?
– Так ведь, Варька, я же и раньше…
– Что "раньше"? Раньше другое дело было, хотя и тоже ничего хорошего… Сам, что ли, не понимаешь?
– Варька отложила трубку, нахмурилась.
– Ну, что у тебя головы нет, я всегда знала. Но Маргитка-то чем думала? Цыганская девчонка, понимать должна была…
– Наверное, тоже ничем.
– Илья вздохнул.
– Знаешь, она совсем ничего не боялась. Это я боялся, а она… - Он поморщился, как от боли, вспоминая.
– Даже сейчас её вижу… Глаза закрываю и вижу. Сидит, смотрит на меня своими пятаками зелёными и говорит: "Не жалею ни о чём. Не хочу без любви жить и тебе не дам…" Дэвлалэ!
– Вон куда… - без улыбки удивилась Варька.
– Влюбилась, значит, девочка без памяти. Ну, а ты-то что? Не мальчишка вроде, чтобы так голову терять.
Вот здоровый-то он, наверное, был, хвостатый, рогатый…
– Кто?
– испугался Илья.
– Бес.
– А… - криво усмехнулся он, - который мне в ребро, что ли? Наверное, здоровый. Знаешь, что? Может, ты и правду говоришь, что головы у меня нету… Только я боюсь, что и сейчас её люблю. Её, Маргитку.
– Как ты сказал?
– изумлённо переспросила Варька, опуская трубку и поворачиваясь к нему. Илья не поднимал глаз, чувствуя, что даже спина у него горячая от стыда. Ведь по пальцам можно было перечесть случаи, когда он говорил вслух такие слова. Но сейчас уже нечего было терять, и, в конце концов, не затем он пришёл сюда, чтобы врать.
Варька выкатила палкой из углей несколько чёрных картофелин, придвинула их к Илье.
– Бери.
Он сапогом затолкал картошку в траву.
– Пусть в росе остынет… Варька! Ну, что я делать должен?
– Что делать… Откуда я знаю?
– Варька кидала из ладони в ладонь горячий клубень, морщилась, роняла на траву хлопья золы.
– Говоришь, что любишь девочку? Так и бери её, живи с ней. Настька тебя, сам говоришь, отпустила.
– Не могу. Всё-таки годы уже не те. У меня семья… Мальчишки ещё маленькие, Дашку пристраивать надо. И… как я с Маргиткой жить-то буду? Я через десять лет стариком стану, а она только по-настоящему бабой заделается. И найдёт себе мужика помоложе. Куда мне тогда деваться?
В монастырь?
– Так чего же ты мне голову морочишь?
– рассердилась Варька.
– Вставай, морэ, разворачивайся - и к жене обратно!
– "Обратно…" - проворчал Илья. И умолк, глядя в чёрное поле, откуда чуть слышно фыркала чья-то лошадь.
– Ну, не балуй!
– сердито прикрикнула Варька на неё.
– Илья, нельзя же так. Ведь, если подумать… Эй, кто это там идёт? Ефим, ты? Лачо бэльвель[134]
Из темноты теперь уже отчётливо послышались приближающиеся шаги, лошадиное всхрапывание. Вскоре в розовый круг света вошёл молодой невысокий цыган. В поводу он вел большого гнедого жеребца.