Дорогой длинною
Шрифт:
– …и все мои несчастья через тебя!!!
– наконец закончил Митро.
– Ну на кой чёрт ты опять в Москву свалился?! Как без тебя тихо-спокойно было! Это ведь ты своего сопляка надоумил, голову положу! Ему бы самому в жисть такой фортель в башку не прыгнул!
Илья пожал плечами. Взглянув на расстроенную физиономию Митро, сказал:
– Ты не беспокойся, они со всеми её детьми уехали. Через месяц-другой, может, и вернутся.
– Они-то вернутся, а как я с Картошками разбираться буду?!
– уныло спросил Митро.
– И какие опять разговоры пойдут? Моя дочь, от законного мужа, с тремя детьми, бог знает с кем… Тьфу! А у меня ещё две девки не пристроены! Поганцы вы все, смолякоскирэ,
Илья не стал возражать. Ещё несколько минут Митро бранился, сокрушался, высчитывал что-то на пальцах и поминал всех святых. Илья ждал. И дождался наконец тишины и последовавшего за ней короткого недоброго вопроса:
– А с чего ты явился?
Он поднял голову. Митро смотрел в упор, и от взгляда его узких чёрных глаз Илью кольнуло холодом. Точно так же смотрел Яшка - тогда, на рассвете, сжимая в руке кнутовище… Несколько месяцев, добираясь с цыганскими таборами до Москвы, глядя, как тёплая южная осень сменяется ветрами, дождями и колючим жнивьём на серых полях, как покрывается наледью дорога, как ниже и темнее становятся тучи, Илья представлял себе этот разговор, без которого, как ни крути, нельзя было бы обойтись. Думал о том, что скажет сам, что ответит ему Арапо, с которым ещё шесть лет назад они были друзьями и кумовьями. Но сейчас все слова делись куда-то, а Митро смотрел в упор и ждал. И Илья понял, что тянуть нечего. Помедлив, он вытащил из-за голенища свой нож с длинным лезвием, с крепкой деревянной ручкой. Бережно положил его на стол, загородил рукавом от других посетителей. Митро подозрительно следил за его действиями.
– Это ещё что?
– Я тебе должен. Получи.
– Митро молча смотрел на него, и Илья, в последний раз перекрестившись в мыслях, сказал наконец то, из-за чего два месяца трясся в телеге по разбитым дорогам: - Это я тогда твою Маргитку испортил.
Я, а не Паровоз. Из-за меня она убежала. И я с ней шесть лет жил. Вот…
Митро молчал. И, исподлобья взглянув на него, Илья увидел, что в узких глазах напротив нет ни удивления, ни гнева. Поймав его взгляд, Митро медленно кивнул на нож:
– И что мне с ним делать? Ты знаешь, я таким делам не обучен.
– Я покажу, куда бить. Выйдем на пустырь…
– Рехнулся?!
– взорвался Митро.
– Чтобы из-за тебя, поганца, я грех на душу брал? Да пропади ты пропадом! Меня Настька голыми руками задушит, ежели узнает. Да забери ты его, люди смотрят! Ещё не хватало в части из-за тебя ночевать!
Илья не торопился взять нож, и Митро сам убрал его со стола. Пряча лезвие в широкий рукав кожуха, хмуро усмехнулся:
– Варьку свою благодари. Я ей поклялся.
– В чём?
– Что не трону тебя, как встречу.
– Неожиданно Митро сплюнул: - Тьфу ты, чёрт таборный… Думаешь, коли б я тебя зарезать захотел, то раньше бы не нашёл? Шесть лет бы дожидался, пока ты себе совесть на базаре купишь?
Илья изумлённо поднял голову. Митро встретил его прямым насмешливым взглядом. Почти весело спросил:
– А ты думаешь, я не знал? Да вы ещё в Одессе не жили, а мне крымские цыгане на Конном рынке уже всё обсказали: и где Маргитка, и с кем, и как живёт! Ты что - сам не цыган, что ли? Не знаешь, как слухи доходят? И Яшка, молокосос, ещё дурить меня взялся! Думал - я сам не знаю! И чего это он так за тебя беспокоился, скажи мне?
– Не за меня, - глядя в стол, мрачно сказал Илья.
– Из-за Дашки. Она, верно, слово с него взяла…
Митро шумно вздохнул, огляделся и, увидев на столе нетронутый полуштоф, не спеша налил себе полстакана. Подумав, плеснул и в стакан Ильи. Они, не чокаясь, выпили, одновременно ткнули вилками в солёные огурцы, молча захрумкали. Илья был настолько озадачен всем услышанным, что не знал, о чём теперь заговорить с Митро.
– Куда теперь собираешься?
– В Смоленск.
– Что, и к нашим не зайдешь?
– Чего ради? Мне только с тобой переговорить надо было.
– А к своим заглянуть не хочешь? Ну, хоть из приличия?
– Слушай, чего Настька за Сбежнева не вышла?
– вдруг напрямую спросил Илья, отложив вилку.
– Мне Варька сказала, что у них уже всё решено было…
– Было!
– сердито подтвердил Митро.
– И вышла бы! Если б тебе, паршивцу, в голову не взбрело ей "Твои глаза бездонные" из кустов подвыть!
Ну, что ты на меня так глядишь?! А то я не знаю, кто тогда, в Одессе, хору подпевал. Да все поняли, все, не беспокойся. И я, и Варька, и Настька прежде всех! У-у, с-сукин ты сын, Смоляко… Насилу баба в княгини собралась - ты и тут ногу подставил!
– Никаких я ног не подставлял, - буркнул Илья.
– Значит, плохо хотела в княгини-то.
– Ну, сукин сын и есть.
– махнул рукой Митро. Через минуту он поднялся.
Уже сделав несколько шагов к двери, вернулся и, наклонившись к Илье, вполголоса сказал:
– Настьке я ни полслова не скажу, не надейся. Сам думай, как тебе лучше.
По мне - так проваливай к чёртовой матери, плакать не буду. А захочешь со своей семьёй перевидаться - они теперь все в бывшем Макарьевны доме живут. Всё, будь здоров!
– Он бросил на стол нож Ильи и молча, быстро вышел из трактира. Дверь за ним захлопнулась.
Илья не глядя сунул нож за голенище, медленно допил водку из стакана, опустил голову на руки. Долго сидел не шевелясь. Затем швырнул на стол полтинник, быстро встал, грохнув табуреткой, и, на ходу натягивая полушубок, вышел вон.
*****
Ночную Живодёрку засыпало снегом. Первый в этом году, он то переставал, то снова принимался валить тяжёлыми хлопьями, облепил ветви деревьев, заставил склониться кусты сирени, выбелил улицу. Мутная луна изредка проглядывала сквозь тучи, на миг освещая молодой снег, и пряталась вновь. На воротах Большого дома сидела и уныло каркала ворона, на свой птичий лад проклиная вываливающееся из неба липкое крошево. Из-под калитки дома напротив выбрался Боська - рыжий пес семейства Смоляковых, нехотя гавкнул на ворону, и та, снявшись с ворот, исчезла в снежной пелене.
Старая керосиновая лампа коптила нещадно, и Настя погасила её.
Нашарив в темноте на подоконнике спички, запалила две свечи, отодвинула медный, весь изъеденный зеленью подсвечник на край стола. Шёл уже третий час ночи, сыновья с жёнами и детьми давно спали в соседних комнатах, а Настя всё никак не могла заставить себя лечь.
В полночь к ней неожиданно заявился Митро - весь в снегу, без шапки, лохматый и злой как чёрт. С порога он объявил, что Настин любимый старший сын сегодня увёз из мужнина дома Иринку и чем это теперь закончится - уму непостижимо. Настя всполошилась, кинулась будить младших сыновей, допытываться - кто сегодня последний видел Гришку, но и Ванька, и Петька, и Ефим лишь хлопали спросонья глазами да божились, что видели брата только утром, а после - нет. Растерянная, ничего не понимающая Настя попыталась хоть как-то успокоить Митро, но тот ничего не стал слушать, проворчал: "Яблочко от яблони…" и ушёл домой. И сейчас Настя одна сидела за столом в старой кухне Макарьевны, смотрела на отражающиеся в оконном стекле язычки свечей и растерянно думала: что теперь будет? И что это взбрело Гришке в голову? И как она, родная мать, ни о чём не догадывалась? И как Иринка с выводком детей, беременная, решилась на такое? И давно ли они сговорились, и как умудрялись скрываться от всех, и что теперь скажут Картошки, и не дойдёт ли до драки?