Дорогой длинною
Шрифт:
На шестой день Роза отказалась пить Янкин настой. Сначала на уговоры старой молдаванки она лишь молча качала головой, а когда Янка призвала на помощь Илью, молча и с заметным усилием перевернула стоящую на столе кружку. Резко пахнущая жидкость тёмной струйкой побежала на пол. Илья испуганно смотрел на неё. Затем, сделав над собой усилие, перевёл взгляд на Розу.
В теле, лежащем под вытертым, испачканным кровью одеялом, уже не осталось ничего, что напоминало бы прежнюю Чачанку - весёлую, шумную… На постели скорчилась высохшая, костлявая, постаревшая на десяток лет цыганка с серым, осунувшимся
– Роза… - наконец пересилил себя Илья.
– Почему не хочешь пить? Выпей, дорогая, тебе лучше будет. Ведь лучше же становится, правда? Янка хорошо тебя лечит, всё правильно делает, как Лейба научил… Ты этой ночью меньше кашляла, я слышал… Мы с тобой ещё по степи погоняем, ещё кефаль ловить поплывёшь, в залив вчера целый косяк дельфины загнали, Белаш твою шаланду починил…
– Я умираю, Илья, - вдруг спокойно, перебив его, произнесла Роза.
– Открой мой сундук, пожалуйста. Достань шаль - зелёную, с маками. Дай сюда.
Помоги сесть.
Как во сне, он сделал всё, о чём просила Роза. Помог ей приподняться на постели, подсунул под спину две пёстрые подушки, бережно закутал её острые плечи в нарядную, усыпанную маками шаль, в которой Роза когда-то пела в тульском хоре. Затем она попросила:
– Позови всех.
На дворе стоял вечер, красное солнце опускалось в море, в утёсах уже сгущалась темнота. Над далёкой степью, в жемчужно-розовой белизне сумеречного неба зависла звезда - та самая, зелёная, которую Илья увидел первый раз в таборе влахов. На дворе трактира стоял весь посёлок. Уже никто не задавал вопросов, только сотня глаз молча смотрела на появившегося на крыльце Илью.
– Она умирает… - словно со стороны, услышал он собственный голос. – Просит вас всех.
Тишина. Негромкий, тревожный шёпот. Вздох, надрывное причитание, грубо оборванное кем-то на полуслове. Люди потянулись в дом, стараясь не шуметь, не греметь сапогами. Вскоре толпа народа собралась в небольшой комнате. Те, кто не поместился, облепили окна снаружи, заглядывали в дверь.
Красный свет пронизывал комнату, дробясь на ободе старого бубна и струнах висящей на стене гитары. Роза сидела на кровати, закутанная в цветастую шаль. Её спутавшиеся волосы лежали жгутом на одном плече. На одеяле рядом с ней дрожал красный луч.
– Заняться вам, что ли, нечем?
– вдруг спросила она, и Илья даже вздрогнул: так обычно, весело и насмешливо, прозвучал её хриплый голос. – Чего притащились, люди? Своих дел нет? Много чести для меня!
Тишина. Только Фроська почти беззвучно всхлипнула на плече побледневшего мужа да вполголоса молился по-гречески Лазарь.
– Ухожу я, люди, - помолчав, сказала Роза.
– Уж не поминайте лихом. Я для вас всегда хорошие песни пела. И за то, что пришли, спасибо. Теперь бог знает, когда увидимся.
Тишина. Зажимая рот ладонями, на двор опрометью вылетела Янка.
– Ион, поди сюда!
– велела Роза, и старый молдаванин, растолкав людей, нерешительно подвинулся к её постели.
– Возьми мою Кочерыжку, Ион.
Я знаю, ты сына отделять хочешь, а как же Траян без лошади в хозяйстве будет? А Кочерыжка
– Роза, зачем… - взмолился было Ион. Роза поморщилась, закрыла глаза.
– Возьми, не обижай меня. У тебя семья, а мне больше ни к чему. Мирча!
Отстранив рыдающую жену, от стены отлепился молодой, нахмуренный, как ёж, болгарин.
– Возьмёшь мою снасть в сарае. Твою сеть о камни к чертям разодрало, а макрель ждать не будет. Да смотри не ходи в море по ветру! Голову иметь надо. Белаш!
Огромный контрабандист, по-бычьи опустив всклокоченную голову, подошёл вплотную, опустился на колени перед постелью.
– Забери мою шаланду. В ней только дырку залатать, да ты сам и залатал ведь… А твоя о камни шарахнулась в щепки. Что ж… Ты людей спасал. Тебе это на Страшном суде зачтется, когда делишки твои тёмные разбираться будут… А ну, нагнись поближе… - Белаш наклонился, и Роза, с силой обхватив его за шею, прошептала так тихо, что услышал лишь стоящий возле Илья: – По девкам, кобель, не бегай, хватит, не щенок ведь… Думаешь, твоя Ружка не знает? Знает, да молчит… Не мучай её.
Белаш отошёл, не поднимая головы.
– Лазарь… Ты чего ревёшь, чёрт одноглазый?! Возьми вот моё кольцо, оно золотое, без обмана. Ты же меня, нечисть, замуж звал, кто этого не знает?
– Юлька, девочка, забирай юбку красную. Новая почти и счастливая – в этот же год замуж выйдешь.
– Спиро седло. Черкесское, сносу не будет!
– Фроська, тебе шаль. Всего два раза надёванная!
– Милош, возьми кнут. От него удача будет, цыганский кнут, без барыша с базара не придёшь! А будешь о свою молодуху обновлять - с того света порчу наведу!
– Симке бубен. Старый, правда, но ещё стучит. Пляши, девочка, так, чтоб земля горела!
– Мустафе трубку.
– Мариам - платок…
– Иван… Фатима… Янкель… Михай… Шлойма… Янка… Кристаки… Лойзо…
Петя… Ибрагим… Ульяна… Ованес… Агаша… Рахиль…
Роза прощалась со всем посёлком - медленно, разборчиво, не забывая никого, раздавая своё нехитрое богатство. В конце концов её тихой, хриплой речи уже не было слышно за дружным плачем. Ревели женщины, повиснув на плечах мужей и прислонившись к стенам, выла, зажимая рот рукой, лежащая на полу Юлька, всхлипывала в занавеску старая Парушоя. И, обведя взглядом комнату, Илья увидел, что плачут и мужчины. Не стыдясь собственных жён, детей и друг друга, не пряча лиц, не вытирая слёз, плакали просоленные рыбаки, прокопчённые на солнце торговцы, отчаянные контрабандисты, всё перевидавшие нищие, бесшабашные воры, мастеровые, объездчики, коновалы, бродяги…
– Ну, приехали!
– устало сказала Роза, откидываясь на подушку.
– Вы что это, люди добрые, утопить меня решили? Всё им раздала, а они ревут! Ну, не надо, люди, братья, не надо! На собственные похороны слёз не хватит. Дай бог вам всем счастья и денег мешок. Чтобы дети здоровы были, чтобы жёны любили, чтоб мужики не обижали… - Голос Розы начал прерываться, на бледном лбу выступила испарина, Илья отчётливо видел синие жилки, взбухшие на её висках.
– Не забывайте меня. Радости вам, удачи. А теперь - ступайте. Спасибо, что пришли ко мне, не забуду. Идите, идите.