Дорогой длинною
Шрифт:
Когда за женой закрылась дверь, Митро облегчённо вздохнул. Достал трубку, долго прикуривал от лампы, затем с наслаждением затянулся несколько раз. Выпустил в потолок облако дыма, вышел в сени и, глядя на полуприкрытую дверь в кухню, вполголоса позвал:
– Варька! Не спишь там?
– Не сплю.
– Варька в широкой домашней юбке и старой кофте появилась из кухни, прошла в залу, села за стол. Негромко сказала: - Да не ярись ты так, Дмитрий Трофимыч. В хоре певиц хватает. Дашка, по-моему, так даже лучше Аньки…
– Да знаю, знаю!
– Митро, не глядя на Варьку, мерил шагами комнату. –
– Что ещё стряслось?
– Митро молчал, и Варька нахмурилась.
– Я же видела, Дмитрий Трофимыч, ты ещё днём с Конной сердитый пришёл. Тебе вроде и на Аньку наплевать… для приличия ругался. Помер, что ли, кто-то?
Митро изумлённо воззрился на неё. Варька ответила ему прямым, взволнованным взглядом.
– Ну, знаешь, сестрица… Не зря, выходит, всю жизнь по базарам ворожишь… - Митро подошёл к окну. Глядя в темноту, сказал: - Калужских я сегодня на рынке встретил.
– С Кузьмой что-то?
– привстала Варька.
– Нет, не с ним… Данка умерла.
– Как?!
– Варька схватилась за голову.
– Да… да… с ума она сошла, что ли?
Она же моложе меня!
– Кажется, сердце. Ну, может, оно и слава богу, отмучилась цыганка… Но ведь там двое детей осталось, да Кузьма ещё третьим. С ним-то что будет?
– Запьёт как бог свят!
– Варька вскочила.
– Надо ехать туда!
– Вот и я говорю.
– Митро взъерошил руками волосы, с надеждой посмотрел на Варьку.
– Сестрица, сделай милость, поедем со мной в Калугу, а? Детей забрать надо и Кузьму тоже. С ним всё равно, кроме тебя, никто не справится.
Меня он не послушает.
– Да что ж ты меня уговариваешь, Дмитрий Трофимыч?! Когда ехать хочешь?
– Да хоть бы вот через пару дней, когда…
Варька подошла вплотную к удивлённо взглянувшему на неё Митро и отчеканила:
– Нынче же, Дмитрий Трофимыч! Нын-че же!
Глава 13
Над Калугой висели низкие серенькие тучи. Дождь то переставал, то начинал капать вновь, узкие улочки были затянуты туманом, купола церквей пропадали в мутной сырой мгле. На покрытой лужами площади стояло несколько пролёток, заляпанных грязью до самого верха. Возле одной из них сердитый и заспанный Митро торговался с извозчиком:
– Слушай, на край света, что ли, везти собираешься? Я тебе по-русски говорю - везёшь к цыганам в слободу, плачу гривенник!
– За пятиалтынный свезу, твоё степенство!
– упрямился извозчик, явно принявший Митро за богатого купца-лошадника.
– И кто же в этакую непогодь дешевле возьмётся? Взгли на грязишшу, сущие болота середь улиц сделались!
Ну, хоть ещё маленько прибавь, твоя милость!
– И не уговаривай, не дам!
– злился Митро, шаря взглядом по площади в поисках Варьки. Полчаса назад они сошли с поезда, и Варька тут же куда-то умчалась. Митро уже заканчивал торговаться с извозчиком (сговорились на двенадцать копеек), когда Варька прибежала с четырьмя бубликами в руках.
– Бери, Дмитрий Трофимыч, пока горячие.
– Давай. И полезай в пролётку, ехать пора.
Экипаж
– Небогато живут, - тихо сказал Митро, оглядывая кое-как залатанные крыши домиков, покосившиеся заборы и широчайшую, поросшую по краям камышом жёлтую лужу, в которую упиралась улица. У крайнего дома топталось, несмотря на дождь, несколько цыган. Когда пролётка остановилась, Варька выпрыгнула первая, поздоровалась:
– Тэ явэнти бахталэ, ромалэ!
Стоящие повернулись к ней. Это были обычные цыгане губернского города, занимающиеся чем придётся: и пением в трактире, и лошадиной торговлей, и шорничеством, и кузнечным ремеслом. Жили бедно, о чём свидетельствовали потёртые и вылинявшие женские фартуки, медные серьги, порыжевшие от времени сапоги на мужчинах. На приехавших московских покосились сперва недоверчиво, но Варька поспешила назвать себя, и цыгане сразу заулыбались: их род здесь знали.
– Да вот, сестрица… Видишь, какое горе у нас?
– вздохнул пожилой цыган, назвавшийся Фёдором.
– Одну схоронили, и другой, того гляди, следом отправится.
– Пьёт?
– коротко спросил Митро.
– Не то слово, бог мой, не то слово!
– вмешалась пожилая полная цыганка с круглым лицом.
– Вот клянусь тебе, серебряный, никогда такого не видали!
Ну да, пили цыгане, всегда пили, ещё как пили… Но вот так не пили!
Митро невольно усмехнулся. Варька бросила на него негодующий взгляд, осторожно спросила:
– А вы что же, тётушка… Не пробовали к нему заходить?
– Сто разов пробовали!
– фыркнула цыганка, плюнув подсолнечной лузгой.
– Вон, попроси Федьку, он тебе за малые деньги шишку на голове покажет, Пашка - синяк… Трое молодых в дверь зашли, а в окна выскакивали, с ножом за ними гнался! Детей родных не иначе как со штофом водки впускает!
– Господи, а дети-то где?
– спохватилась Варька. Цыганка посторонилась, махнула рукой.
У чёрной, влажной от сырости стены домика, на поросшем поганками бревне сидели дети. Старший, большеглазый мальчик лет десяти, был спокоен и серьёзен. Поймав взгляд незнакомой цыганки, снял с головы старый картуз, хотел было встать, но не смог, потому что младшая девочка уцепилась за его локоть и расплакалась. Её кудряшки рассыпались по линялому ситцу платья.
Мальчик молча погладил их, что-то прошептал, и девочка, всхлипывая, подняла голову. С худенького личика глянули мокрые, длинно разрезанные, чёрные и блестящие, как расплавленная смола, глаза. Варька даже вздрогнула.
– Мать-Богородица, как на Данку похожи… - словно прочитав её мысли, вполголоса сказал подошедший Митро.
– Просто портрет живой. От этого её вора карточного - ничего! Цыгане и цыгане, да ещё красивые какие… Вот хору прибыль лет через пять будет!
– И увести их отсюда никак невозможно, - сказал за спиной Варьки Фёдор.