Дорогой длинною
Шрифт:
Ай, пройди, пройди, молодая, пройди…
Сразу же у костра парусом вздулась юбка Розы. Ведя мелодию плясовой, Илья смотрел, как Роза, мягко ступая босыми ногами, проплывает по кругу мимо него. Цыгане хлопали в такт, улыбались. Ветер, потянувший с далёкого моря, чуть не сорвал её платок, разметал выбившиеся из-под него волосы, Роза развела руками, дрогнула плечами, мельком улыбнулась Илье - и тут же пошла дальше.
Роза… Чачанка… Поздно, как поздно сошлись они на земле, и слишком много висит за плечами у каждого, чтобы всё начинать сначала. Ему бы встретить её лет двадцать пять назад - когда ещё не было в его жизни ни Москвы, ни ресторанов, ни бессонных ночей,
Её - Розу, шальную цыганку с бестолковым огнём, вечно горящим в ней, с сумасшедшей искрой в сощуренных глазах, весёлую, бесшабашную, несчастную…
Кто ещё сумел бы встать перед пьяной толпой, кто решился бы в одиночку держать её, зная - одно неверное слово, проблеск испуга во взгляде - и сомнут, истопчут, разорвут… Они, здоровые мужики, сидели в сарае, боясь вздохнуть, а Роза… Что у неё в голове, из чего сделано её сердце? И какой чёрт послал Илье встречу с Чачанкой? Не будь в его жизни всего, что было, как бы он любил её…
Алая юбка давно пропала из светящегося круга света, влахи затянули что-то другое, тягучее и жалобное, над табором заплакала скрипка в руках взъерошенного парнишки в рваной рубахе… Илья очнулся от раздумий, когда мокрые от росы пальцы коснулись его горячей щеки. Роза стояла за его спиной - взлохмаченная, уже без платка. Она ещё тяжело дышала после пляски, глаза, кажущиеся в темноте больше, блестели.
– Что ты?- почему-то шёпотом спросил Илья, беря её холодную влажную руку.
– Пойдём… - прошептала она, увлекая его за палатки, в темноту.
– Пойдём…
За табором, в тумане, бродили их непривязанные лошади. Митьки нигде не было видно. Илья остановился, даже не осмотревшись, потянул Розу на себя.
Волосы упали на её лицо, метнулись по плечам, Роза с усилием, обеими руками отстранила его.
– Не здесь, морэ… Здесь цыгане… дети… Поскачем в степь, Илья! Сейчас поскачем!
Он не успел даже согласиться, а она уже сидела верхом. Не успел сказать "Постой!", а она уже рванула в степь, и по удаляющемуся перестуку копыт Илья понял, что надо торопиться. Разгорячённый её короткой, незаконченной лаской, он не помнил, как оказался на буланом, как понёсся в чёрную степь вслед за гнедой кобылой. Встречный ветер рвал с плеч рубаху, холодил лицо.
Сухая, выжженная солнцем степь гудела под копытами, вскрикивала проснувшейся птицей. Белая луна катилась вслед, как запущенный меткой рукой бубен.
Горько пахло полынью и морем. Давно позади остался табор с его огнями, шумом, песнями, лошадиным ржанием. Чёрная степь раскинулась на вёрсты вокруг, сверху смотрела звезда - зелёная звезда, одна во всём небе, повисшая прямо над лиманом. Илья, поравнявшись с Розой, уже не знал, где находится, в какой стороне море, где лиман, где цыгане… Роза осадила кобылу, но Илья успел спрыгнуть первым, молча стянул запыхавшуюся женщину на землю, опрокинул, повалился рядом с ней в высокую, ещё тёплую, сырую от росы траву, которая сомкнулась над их головами, рванул шаль - прочь, блузку - надвое…
– Век не забуду этого, Илья…
– И я… …Зелёная звезда падала за край степи. Небо светлело, в нём таял белый круг луны, поле всё было затянуто туманом. Трава, отяжелевшая от росы, клонилась к земле, роняла капли. Где-то рядом бродили, всхрапывали, шевелили полынные стебли кони. Лёжа в мокрой траве, Илья чувствовал, как горит всё тело, как обжигает его роса, как холодные капли просачиваются сквозь рубаху, скользят по горячей коже,
– Спишь?
– шёпотом спросил он.
– Заснёшь с тобой… Бог ты мой, что цыгане подумали? И как теперь в табор вертаться?
– Она говорила сердито, не открывая глаз, но губы её дрожали в улыбке.
– Что в тебе за бес сидит, Илья?
– Сама же меня в степь потащила… - Илья придвинулся, потянул Розу на себя. Она подалась; уткнувшись холодным носом в его плечо, то ли засмеялась, то ли всхлипнула:
– Господи… Мне б тебя пораньше встретить…
Илья промолчал, вспомнив, что думал слово в слово то же самое.
Медленно сказал:
– Знаешь… я своему сыну невесту нашёл.
– Невесту?
– Роза села.
– Какую? Влашку?
– Нет, из наших… Мы с её отцом раньше в одном таборе кочевали.
Красивая девочка, только оборванная уж очень.
– Это ничего.
– Как думаешь… - Илья помолчал.
– Правильно сделал?
Стало тихо. Зелёная звезда пропала за горизонтом. Над степью разливалось розовое сияние, трава задышала паром. Небо начало голубеть.
Роза встала, повернулась лицом к рассвету, отжала край юбки, встряхнула волосы. Потягиваясь всем телом и не поворачиваясь к Илье, сказала:
– Всё правильно, морэ. Хорошее дело. Едем домой.
Глава 12
Пара гнедых, запряжённых с зарею,
Тощих, голодных и грустных на вид,
Вечно плетётесь вы мелкой рысцою,
Вечно куда-то ваш кучер спешит…
Слова слёзного романса переплетались с печальными звуками скрипки.
Анютка стояла у края эстрады и давно отработанными жестами то прижимала руки к груди, то протягивала их в зал ресторана, то утомлённо подносила пальцы ко лбу. За окнами снова шуршал дождь: удивительно мокрое лето выдалось в этом году. Зал был полупустым, и внимательно слушала певицу лишь компания молодых купцов у дальней стены. "И слава богу, - устало думала она.
– Всё меньше позориться…" Её живот ещё не был заметен, и любимое чёрное платье с открытыми плечами пришлось расставить совсем немного. Опасения Анютки не подтвердились: казалось, у цыган и сомнений не было, что ребёнок будет именно Гришкин. Сам Гришка, к крайнему Анюткиному изумлению, стал обращаться с ней гораздо мягче, старался не обижать, за весь месяц ни разу не повысил на неё голос, не сказал ни одного грубого слова, даже следил за тем, чтобы и языкатые цыганки не трогали её. Ещё месяц назад Анютка несказанно обрадовалась бы такому поведению мужа, но теперь Гришкино внимание не трогало её, а то, что он не прикасался к ней в постели, даже радовало. Какое-то ленивое оцепенение овладело ею, и порой Анютка не могла вспомнить, сколько времени прошло с того дня, когда она на рассвете выбежала из номеров "Англия". Ребёнок ещё не начал толкаться, но характер показывал вовсю: Анютке теперь беспрестанно хотелось то сахару, то апельсина (это в августе-то!), то сметаны (съела у тётки чуть не корчагу), то и вовсе невесть чего - вроде пососать гвоздь или пожевать холодной глины. Цыганки улыбались, подмигивали: мол, дело известное.