Дорогой Джон
Шрифт:
Я надеялся, папа не удержится от расспросов, и уже предвкушал нормальный разговор отца с сыном, с одобрительным смехом и парой соленых шуток. Но отец лишь включил другую конфорку, капнул масла на маленькую сковородку и вылил туда взбитые яйца.
— Тебе не трудно положить хлеб в тостер? — спросил он.
Я вздохнул, поняв, что завтракать мы будем молча, как всегда.
— Нет, — ответил я. — Совсем не трудно.
Остаток дня я провел, занимаясь серфингом, вернее, мучая доску. За ночь наступил чуть ли не штиль, и маленькие волны не доставляли никакого удовольствия.
Вместо этого я катался на доске там же, где вчера и третьего дня, чуть в стороне от дома на пляже. Сегодня коттедж выглядел необитаемым: задняя дверь была заперта, полотенца с перил исчезли, никто не мелькал в окнах и не выходил на веранду. Я прикинул, когда вернутся обитатели — часа в четыре или в пять, — и твердо решил уйти заранее: у меня не было причин здесь околачиваться, и меньше всего на свете я хотел прослыть навязчивым ухажером.
С пляжа я ушел в три и по пути заглянул в «Лерой». Бар оказался темнее и грязнее, чем я запомнил; едва войдя, я почувствовал инстинктивную неприязнь к этому месту. Я всегда считал «Лерой» заведением для профессионал ьных алкашей, и за доказательствами далеко ходить не пришлось — за стойкой несколько посетителей одиноко сидели над стаканами «Теннесси лучшего», ища на донышке спасения от проблем. Сам Лерой был на месте. Когда я присел, он, не спрашивая, сунул кружку под пивной краник и начал наполнять.
— Давно не виделись, — отметил он. — Стараешься не портить себе жизнь молодую?
— Пытаюсь, — пробурчал я, оглядывая бар.
Лерой придвинул мне кружку по скользкому прилавку.
— Мне нравится, как ты здесь переделал, — сказал я, кивком указав себе за спину.
— Специально для тебя. Есть будешь?
— Нет, спасибо.
Лерой вытер прилавок, бросил тряпку назад через плечо и отошел принять очередной заказ. Через минуту меня похлопали по спине.
— Джонни! Что ты тут делаешь?
Обернувшись, я увидел одного из прежних приятелей, которых давно ни во что не ставил. Дело в том, что я с самого начала ненавидел все, связанное с этим местом, включая своих друзей. Понятия не имею, почему я сюда зачастил; наверное, бар просто был под рукой и больше пойти было некуда.
— Привет, Тоби, — сказал я.
Длинный сухопарый Тоби уселся рядом. Я видел, что парень уже готов — глаза остекленевшие, разит неделю не мытым телом, рубашка в пятнах.
— Все еще играешь в Рэмбо? — заплетающимся языком пробормотал он. — Ты качался, что ли?
— Да, — ответил я, не желая ничего объяснять. — Чем сам-то занимаешься?
— В основном болтаюсь тут, пару недель уже. Я работал в «Квик стоп», но владелец оказался козел…
— Живешь по-прежнему с родителями?
— Конечно, — сказал он чуть ли не с гордостью. Сковырнув крышку, он надолго приложился к бутылке, затем вновь уставился на мои бицепсы. — Хорошо выглядишь. Качался, что ли?
— Есть немного, — терпеливо ответил я, решив не напоминать Тоби, что он уже спрашивал об этом минуту назад.
— Ты
Я не нашелся с ответом. Тоби вновь отпил из бутылки.
— Сегодня вечеринка у Мэнди. Ты ее помнишь?
Я помнил. Девушка из прошлого, связь с которой не продлилась и одного уикэнда. Тоби продолжал:
— Ее предки свалили в Нью-Йорк, так что оторвемся по-взрослому. Сейчас мы разминаемся перед вечером. Для настроения. Хочешь с нами?
Он показал через плечо на четырех парней за угловым столиком, уставленным пустыми пивными кувшинами. Двоих я узнал, остальные были мне незнакомы.
— Не могу, — отказался я. — Сегодня ужинаю с отцом. Спасибо.
— Да пошли ты его! Будет классно! Ким придет. Еще одна женщина из моего прошлого, упоминание о которой вызвало внутреннюю дрожь. Меня физически тошнило от типа, которым я когда-то был.
— Не могу, — покачал я головой и встал, отставив почти полную кружку. — Я обещал. Отец разрешает мне у него жить — ты ведь знаешь, что такое предки.
Тоби понимающе кивнул.
— Тогда давай соберемся в выходные. Возьмем доски и всей компанией махнем в Окракок.
— Посмотрим, — сказал я, чтобы отвязаться.
— У твоего отца телефон прежний?
— Да, да, — ответил я и ушел, зная, что Тоби не позвонит. Больше я в «Лерой» не возвращался.
По пути домой я купил на ужин стейков, пакет салата, соус и пару картофелин. Без машины тащить пакеты и доску, конечно, неудобно, но я рад был пройтись. За последние несколько лет я много миль отмахал пешком, а летние туфли намного удобнее военных ботинок, к которым я привык.
Придя домой, я отыскал в гараже мангал, пакет с угольными брикетами и жидкость для растопки. Мангал был пыльный, им сто лет не пользовались. Я выставил его на заднее крыльцо, вытряхнул угольную пыль, смыл паутину водой из шланга и оставил мангал сохнуть на солнце. Вернувшись в дом, я посолил и поперчил стейки и добавил чеснока, затем завернул картофелины в фольгу, положил в духовку и высыпал готовый салат из пакета в миску. Когда мангал высох, я разжег брикеты и вынес на улицу стол.
Папа вошел во двор, как раз когда я укладывал стейки на решетку гриля.
— Привет, пап, — сказал я, обернувшись. — Вот, решил приготовить ужин.
— О… — вырвалось у папы. Несколько секунд он переваривал тот факт, что сегодня готовит не он. — О'кей, — добавил он наконец.
— Как тебе пожарить стейк?
— До полуготовности, — ответил отец, неподвижно стоя у раздвижных стеклянных дверей.
— Похоже, ты не пользовался мангалом после моего отъезда, — сказал я. — И зря. Нет ничего вкуснее стейка на гриле. Пока шел домой, чуть слюной не истек.
— Я пойду переоденусь.
— Стейки будут готовы минут через десять. Вернувшись в кухню, я вынул картошку из духовки, взял миску с салатом, заправку, масло и соус для бифштексов и выставил все это на стол. Дверь в патио отъехала, и на пороге появился отец с двумя стаканами молока. В шортах, цветастой гавайке, черных носках и теннисках папа смахивал на туриста, совершающего морской круиз. Болезненно бледные икры наводили на мысль, что папа много лет не загорал, если вообще когда-нибудь надевал шорты. Я сделал вид, что все о'кей и вид у папы крутой и модный.