Дорогой плотин
Шрифт:
— Ну, я отцу скажу, ага, — согласился Ванька. Помолчали. Ванька всё хотел чего-то рассказать. — Слушай, Андрейк.
— Чего?
— Ты это, когда тонул и после, когда приболел, ничего такого не заметил? Ну, там, может, показалось чего?
— Фига се! Я там захлёбывался — вот и заметил, что на дно меня тянет. Как это, считается? — воскликнул Андрейка.
— Ну, это… Когда потом лежал, температура была?
— Была, ага. Мать вареньем кормила, в школу не ходил — красота, — Андрейка предался приятным воспоминаниями.
— Вот,
— Слышь, чего ты пристал — снилось, показалось? Чего стряслось, скажи толком!
— Да это… видения у меня какие-то были. Бабушка говорит, бредил даже.
— Ха! Отец рассказывал, когда после ранения в госпитале лежал, там в жару все бредили, и ему, чего только не привиделось.
— Да знаю я! Знаю, что при высокой температуре всякое может быть. Но, понимаешь, Видения такие… как сказать… Правдивые, что ли. Точнее, вроде как совсем чудно? всё и необычно, но уверенность такая, что не бред это.
— О, опять заладил — кажется, похоже… Чего привиделось, расскажь уж.
Ванька потупился и затих.
— Ну, чего замолк? Говори же! — потребовал Андрейка. Ему стало любопытно, чего так мнётся его друг об обычном, казалось бы, бреде.
— Короче, видел я, как тут нету деревни нашей. Да и Борисово нет. И ничего нету.
— Ха! Но чего-нибудь да есть хотя бы? — хихикнул Андрейка.
— А дома такие огромные и высокие есть! Вот чего! И кругом асфальт, постройки какие-то всё каменные. Дороги везде. И понятно, что тут это всё, потому что пруд наш и плотина. Даже овраг наш вот этот самый и он был, — Ванька кивнул влево, где виднелась начинающаяся борозда Шипиловского оврага.
— Ну, и чего, и подумаешь! Тебе, вон, отец с дедом же, сам же говорил, рассказывали, как теперь Москва будет расти, и домов понастроят. А деревни ликвидируют. Вот тебе и привиделось. Делов-то, — пожал плечами Андрейка.
— Да я тоже так думал, что ничего удивительного. Только понимаешь, людей я тоже видел. А люди эти… Ну, они какие-то странные.
— И чего в них странного?
— Да не знаю я! Знаю, что странные. Чувствую. А объяснить, в чём дело, не могу.
— Да… такой заход был… Прямо на рубль! А получилась на пять копеек история. Ладно, надо итить до хаты. Уроки надо ещё сделать.
— Погодь! Самое главное, знаешь, чего?
Андрейка уж поднялся с порожка, отряхиваясь:
— Ну, чего?
— Мне так чётко привиделось, что если через плотину пройти нашу, то дома эти все и увидишь. Вот чего! — выпалил Ванька и сам испугался того, что произнёс.
— Да, Ваньк. Ты, понятно, что заболел сильно, но уж ерунду-то всякую теперь не разводи тут. Ладно, пошёл я. Бывай!
Ванька глядел в спину удаляющемуся другу, но уже не видел его. То, что видел, потерял среди мыслей и дум. Уже который день не давала ему покоя эта идея — пройти через плотину.
«Как выздоровею совсем — обязательно попробую», — решил он, и немного успокоился.
Ещё до мая он окончательно окреп, пошёл в школу и включился во все мальчишечьи дела, которые поглотили его с головой. Поначалу он постоянно пытался улучить момент, чтобы прошмыгнуть через плотину, прямо по водосбросу, как и привиделось ему во сне. Но то был удобный случай, но вода ещё шла весенняя, бурная. То, вода спа?ла, но ребята рядом были. То просто некогда было туда сбегать. Постепенно мысль эта, съедающая его по началу, начала слабеть и тухнуть в повседневных заботах. А уж когда грянул праздник, то и вовсе «плотинные» мысли заслонились насущным.
В окне лишь слегка начало сереть, а Ванька уж вскочил — он всю ночь ворочался, и волновался. На стуле висела с вечера выглаженная рубашка, на ней алел галстук. Он посидел на кровати, послушал. Тишина. Никто ещё и не думал вставать. Тут он совсем разволновался и ринулся в комнату родителей.
— Пап, пап! — громко зашептал он, слегка поталкивая отца. Тот заворочался.
— Ваньк? Ты чего?
— Так на демонстрацию проспим!
Пётр сразу вскочил и схватил часы.
— Так ещё четыре только. Ещё часок можно поспать, — и завалился обратно на кровать.
Ванька не успокоился и пошёл уже к деду. А дед как раз не спал — он начищал свой Орден. Ванька, заворожённый, замер. Он обожал эту первостепенную награду, он забывал обо всём на свете, когда дед доставал его.
— Ага, тоже не спиться, пацанёнок? Хороший сегодня день, чтобы долго спать, хороший. Сходим.
— Дед, а расскажи про войну, а?
— Чего ж тебе рассказать?
— Ну, как партизанили вы.
— Да… мало уж, кто в живых остался. Мы ж не молодые все были уже тогда. Потом голод, болезни, плен. Мало осталось, мало. Великая победа была, но и горе тоже великое, — дед Андрей затих и затуманился взором. Ванька не решался тревожить. Он всегда затаённо слушал рассказы деда о войне — ведь они были очень редки, эти рассказы. И отец совсем про войну не говорил, хотя тоже имел награды, успев зелёным юнцом дойти до Берлина. Тяжелой поступью прошлась Война по советскому народу, оттяпав кусок и у Мельниковых. Война была темой священной. И лишь в редкие дни Ванька слышал в разговорах отголоски тех трагических и героических дней. От бабушки и от дедушки.
— А расскажешь, как мост с танками взорвал?
Дед, оторвавшись от нелёгких воспоминаний, улыбнулся:
— Расскажу, Ваньк, расскажу. Как стопарь махану, и не такое расскажу, — он заскрипел, смеясь.
Тут уже и остальное семейство зашевелилось, разбуженное неспокойными родственниками. Бабаня сразу пожурила:
— И что вы всех перебудили, окаянные?
Собиралась колонна отца возле института. Народу толпилось прилично. Ванька с Андрейкой держались рядом, озираясь на взрослых. Особенно волнительно было Андрейке — он взирал уважительно на награды Ванькиного отца и деда.