Дорогой плотин
Шрифт:
Когда Ванька и Козины приплелись в деревню, темень густо обжимала домики со всех сторон, слегка дырявясь отсветами окошек.
— Бывайте, пацаны. Завтра увидимся, — Ванька попрощался с братьями и свернул к себе. Понурый, грязный и уставший он хотел обогреться и умыться. Особенно хотелось горячего чаю, но он знал, что сейчас будет серьёзный разговор. «А ещё и уроки!», — совсем опечалился он.
Понимая, что его ждут, он всё равно инстинктивно попытался пролезть незаметно — получилось плохо, и уже с порога к нему приковалось
— А ежели ремня? — дед Андрей сдвинул брови.
— Ванюш, ну разве так делается?! — воскликнула Бабаня.
— Ты, что ж, стервец, о бабушке совсем не думаешь? Она места себе не находит, а он тут разгуливает! Ну, грязный, понятное дело — ещё бы ты чистый пришлёпал… — дед гремел и бушевал. Ванька, маленько перепугался, и как был одетый, встал около двери, вперившись глазами в пол. — Отвечай, где был? Ничего, отец придёт, всыплет!
Ванька начал усиленно шмыгать носом, подбородок задрожал.
— Да мы тут… мы думали, пролезем… а они… они перекрыли… и мы в обход…
— Не мямли! Отвечай, как мужик! — деда было не разжалобить. Однако ж бабушка беспокойство ожидания круто сменила на жалость к внучку — тот стоял весь такой несчастный, мокрый и замёрзший. Ванька же на окрик деда вскинулся, задрал подбородок, утёр нос и глаза и отбарабанил:
— дед, они с тыла зашли. Их было десять, а нас четверо только. Да ещё Сашко этот у них. Мы и решили отступить, а то их превосходящие силы были.
— Кто предложил?
— Я.
— Струсили, значит?! — дед замолк на секунду. — Ладно, ступай умываться, а потом за уроки. Отец разберётся, что с тобой делать. Мне с трусом не хочется разговаривать.
— Ты уж, Андрей, его совсем распёк. На нём и так лица нет. Что ж они должны были драться, что ли? — бабушка хлопотала. — Чаю попей хоть сначала.
— Никакого чаю, за уроки марш! — дед пресёк дальнейшие жалости. — Всё, разговор окончен.
Ванька, понурый, стал стягивать с себя мокрую замызганную одёжду. Также, с поникшей головой он пошаркал в свою комнату и там засел за домашнюю работу. Обычно задания у него сложностей обычно не вызывали, он щёлкал их довольно быстро, выучивал, решал и записывал. Но сегодня он никак не мог сосредоточиться, обвинение в трусости жгло его душу. Бабушка незаметно от деда просочилась к нему и подсунула чаю с конфетой.
— Ничего, это он от сердитости ляпнул. Не было никакой трусости, — Бабаня чутко уловила расстройства внука. — Попей, да не расстраивайся.
Она также незаметно исчезла. За стенкой слышался их спор с дедом. Вскоре пришли и родители. Ванька слышал, но продолжал сидеть, задумчиво накручивая вензеля пером.
— И чего, где наш оболтус? — Пётр был привычно бодр.
— Провинился он. Отец тут лютовал, он и поник, — объяснила Бабаня.
Алёна насторожилась и, сняв пальто, пошла к сыну.
— О, сейчас женская жалость начнётся тут, — дед от первого гнева уже отошёл, и теперь ему казалось, что он погорячился.
— Так, и чего ж стряслось? — Пётр уселся за стол, приготовился слушать.
— Загулял он. В Борисово с ребятами умотали, там и застряли. Вот недавно только и пришёл, — рассказала Бабаня.
— То есть уговор, что засветло быть дома, нарушил?
— Выходит, так, — бабушка развела руками, внука ей подставлять ещё сильнее не хотелось, но и обманывать сына она не могла.
— Так. И он теперь дуется на то, что вы ему высказали? Или наказали как-то?
— Да никто его не наказывал, по-мужски с ним поговорил просто, — дед уводил в сторону.
— И чего, он, вон, надутый сидит такой, что даже встречать не вышел из-за этого? Давай, отец, говори, как есть.
Дед Андрей, поджав губы и нацепив очки, уткнулся в газету. Буркнул что-то неразборчивое.
— Да трусом он Ванюшку назвал. Там борисовские, кажись, их подкараулили. Постарше ребята, которые.
— А числом?
— Да сказал, человек десять.
— Приврал, небось, для истории-то, — подал голос дед.
— А наших?
— С Андрюшкой были, и с Козиными.
— Как всегда, понятно. Небось, к девчонке этой шастали.
— Не, у них этот… краеведческий интерес был, вот, — сказал дед.
— Так чего ж ты, отец, накинулся на парня? Они отходной манёвр совершили — даже в армии так делают. Не все отступления от трусости. Ещё и от разума тоже. А, ежели, там был этот хулиган — мне про него Васька Шмелёв говорил. Как его…
— Сашко-хохол?
— Точно! Сашко?! Васька говорит, что лет через пять, если не посадят, деревня от него наплачется.
— Был вроде, говорит. Предводительствовал там.
— Ну и правильно тогда они слиняли. Зря ты.
— Но загулял же?
— Это да, это они плохо тут план свой придумали, раз резерва по времени не было. Ладно, пойду, успокою. А то Алёнка только нюни там разведёт.
— Сынок, а ужинать? — Бабаня о своём заботится.
— Мам, ну, сейчас.
Пётр застал жену с сыном на кровати. Он улёгся головой к ней на колени. А она ему наговаривала спокойным голосом. Малой лицом был благодушен и улыбчив. «Да, как бы хлюпиком не стал — вон, из-за каждого чиха у нас тут кипеж и разбор полётов. У Федотовых, наверное, ремня всыпали Андрейке и будь здоров. Забыли всё. У тут целый вечер переживаний».
— И чего тут у нас за ясли?
Ванька вскочил и рванулся к отцу обниматься. Но, вспомнив, провинность, резвость осадил.
— Да ладно, ладно. дедушка с бабушкой рассказали мне. Не сержусь я, наказания не будет никакого. Но только лишь потому, что я считаю тебя взрослым и надеюсь, что ты на будущее должен понимать, что есть слово и есть уговор. Слово нужно держать, а уговор соблюдать. И не забывать при любых обстоятельствах о близких тебе людях.
Ванька яростно закивал головой.