Дорогой плотин
Шрифт:
Малой хлебал суп, шумя ложкой и ртом.
— Да про Бориса Годунова рассказывали. Елизавета Никифоровна говорит, что пруд наш в честь него назван. Что ему земли дали и деревень с холопами, — начал рассказ Ванька, мыслями перенесясь на уроки.
— Так, так… — дед уселся с краю рядом, бабушка поглядывала на обоих, вытирая тарелки.
— Она ещё там что-то говорила про наши места. А я… — он потупился и пролепетал невнятно, — а я сказал, что пруд наш не холопский, а партизанский… А Елизавет Никифировна вы… выг..
Ванька уронил ложку и надумал всхлипнуть. Глаза
— Это ты правильно, Ваньк, ей рубанул! Молодца! — похвалил довольный дед. — Только ты это, хныкать не вздумай! Партизаны они чего, думаешь — плакали, что ль? Ээ… брат, — дед притянул малого к себе, грубовато потрепав по светлым вихрам.
— Ванюш, но учительнице всё же лучше не перечить, — мягко включилась Бабаня.
— Ну, это, конечно, да. Субординацию надо соблюдать. Но, Иван, запомни, что хлюпиков у Мельников не было! Поэтому в обиду себя не давай. Хрен с ней, с этой субординацией, если обижают! — неожиданно воинственно закончил дед.
Ванька уже приободрился (детские горести они недолгие) — и непоседливо доедал обед, торопясь по своим делам четвероклассника.
— Ванюш, уроки только сделай! — не очень уверенно настояла Бабаня. Ванька, напяливая одёжу «для гуляний», застрял в свитерке.
— Так я вечером, бабуль. Пока светло, мы с пацанами на плотину хотели сбегать.
— Ваньк, ты это, про поход лыжный не забывай. Если урок какой не выучишь, то каюк походу-то, — подмигнул вдогонку дед.
Ванька притормозил, застряв в одном рукаве и одном валенке. Обернулся.
— А мы точно пойдём? С костром и картошкой?
— Точно пойдём, если ты нас дневником не расстроишь, — продолжал резвиться дед Андрей. — И картошка будет, и сальца возьмём. Забуримся в лес, будем топтать нехоженые места. Вот только… — дед крякнул, Ванька встревожился, навострив уши — дневник был не препятствием, но в счастье походное он всё равно до конца не верил. — Климат, вишь, какой непутёвый случился. Снегу-то и нет совсем. Насыплет ли за две недели… В грязь совсем не хочется лезть, и лыжи портить. — дед Андрей давно уже, ещё с осени, достал три пары лыж охотничьих. Начистил их и просмолил. Даже какую-то мазь новомодную достал. «Для скольжения», — важничал он, химича на верстаке, и попахивая смолистым запахом в сарайчике, где была у него небольшая мастерская. Ваньку в эту зиму хотели ставить на взрослые лыжи. «Хватит ему уже по горкам на этих спичках с ребятней гонять, пора уже на взрослые переходить», — решил Пётр, а дед согласно кивал. Женщины, как водится, были недовольны ускорением взросления малого, но в патриархальной избе их особо не слушали. Так, покивали, похихикали над их тревогами, но проигнорировали.
— Куда вы его тащите, он их и передвинуть не сможет, эти лыжи ваши здоровенные, — запротивилась вновь Бабаня. — Чем вам не сидится-то? Уж мальчика могли бы за собой не таскать.
— Цыц, старая! Всё вы, бабы, хотите размазню из парня сделать, — рыкнул дед. Малой под шумок, вдев наконец руки-ноги, успокоенный за судьбу похода, выскользнул в сизые сумерки. Зашлёпал по лужам.
Пройдя по грязи вдоль нескольких домов, он подошёл к парнишке. Тот ожидал
— Ванька, чего так долго? Бабка, небось, пирогами кормила, — забурчал недовольно Ванькин дружок, Андрейка Федотов.
— Да не, с дедом про поход говорили, — заважничал Ванька.
— Поход? Да шиш они тебя возьмут, нужен ты им, — засомневался Андрейка — завидовал. — Эти, двое братанов, чего сказали? — перевёл на насущное.
— Да пойдут вроде. На поле договорились встретиться.
— Маловато нас, борисовские прилипнут, ноги не унесём, — сказал Андрейка, имея ввиду предстоящую прогулку.
— Да ладно, вроде ж последнее время ладим с ними.
— Ага, ладим! Они тут лазили давеча рядом с дворцом, мы думали, что это бирюлёвские и маленько на них тряхнули каменьев. Они смотались, но нас, кажись, засекли. Грозились.
— Вот ёлки! А чего ж ты молчал? Это мы, считай, в логово к врагу обозлённому идём, — Ванька читал книжки про войну и, порой, вставлял книжные фразы. — Чего ж делать теперь?
— Да ладно, не дрейфь, по-тихому прокрадёмся.
— А кто дрейфит-то?
— Да ты вон, чуть в штаны не напрудил, — улыбнулся Андрейка.
— Ну тя, — махнул рукой Ванька, решив не обижаться. — Но можно, знаешь, чего? Через ту сторону, через выселки, а?
— Да ты офонарел? Это мы к утру только и дойдём, родичи убьют. Нет уж! Лучше от борисовских получить. Ага, вон, братья-акробаты маячат.
— Здоров! — мальчишки по-взрослому пожали руки. Давно не виделись, часа два. Но «приличия» соблюдать надо было. Тем более, шли на серьёзное дело.
— Васька-то сказал, что если сунемся, он нас не прикроет — больно уж они осерчали тама, — сказал Сашка, младший из братьёв Козиных. Младше он был на час-другой, но Антон своим старшинством кичился, и в этой близняшной паре это право чтилось.
— Да мы уж поняли, что ласкового приёма нам не ждать. Вон, Ванька предлагает по тому берегу, — насмешливо сообщил идею друга Андрейка.
— А чего, вариант-то неплохой, — братья были малые добрые и надёжные, но соображали небыстро. Смышлёный Ванька частенько помогал им по урокам. Андрейка же любил вставлять про «сила есть», за что иногда получал «волшебный пендель» от здоровяков, если не успевал увернуться.
— Ну, ты, Антох, даёшь! Какой же неплохой?
— А чего? — недоумённо пожал Антон плечами. Четверка ребят, меж тем, двигалась по раскисшей дороге через колхозное поле. Было сумеречно, несмотря на дневное время. Направлялись к садам.
— Да длинный путь будет слишком, поздно вернёмся, — пояснил Ванька.
— А, ну да. Там же кругом итить-то, — понимающе закивали оба брата. Они были не только похожи внешне, они и действовали одинаково, и говорили чуть ли не хором, и ошибки в «домашке» делали одни и те же.
— «Итить», — передразнил Андрейка.
— Ты это, Андрюшка, не дразнись, сапоги вон грязные, штаны оттирать потом замучаешься, — пригрозил Антон.
— Ладно, давайте вон на край сада целить, — Андрейка махнул рукой на приближающиеся деревья. Между яблонь мелькали ошмётки снега, деревья мокрыми ветками слабо шевелили под тёплым ветром.