Дорогой плотин
Шрифт:
— Так и будем всю жизнь бегать? — запыхавшись, спросила в электричке Алёна.
— Алёнк, так жизнь такая — остановишься, сразу опоздаешь.
— Да я понимаю, — Алёна вздохнула, — просто охота же и с Ванюшкой посидеть, и на пруд сходить.
— Алён, не на пруд будем летом ходить, а на море поедем! — Пётр романтически засверкал глазами. — А ещё тут ребята на курсе в поход ходили. В Карелии были, на лодках специальных, байдарки называются. Красота, рассказывали. Костёр, рыбалка, места дикие.
— Ты, Петь, даёшь! Можно подумать, у нас под боком мест этих диких мало, —
— Ха, Алён! Скоро ж тут, в местах наших «диких» Город будет стоять, ничего дикого и не будет! — выпалил Пётр. Несмотря на вечер и законную усталость, он был взбудоражен. За окном проплывали «текстили», в вагоне была жарко. Стоял равномерный гул — народ возвращался на окраины.
— Это с чего ты взял? — насторожилась Алёна.
— Да с утра в газете вычитал. Только не сохранил, ребята стащили. Там сказано, что дорогу будут строить. Кольцом. Что внутрь попадёт, то Москвой и станет. Мы, стало быть, со своим Шипиловым попадаем, — заулыбался Пётр.
— Так погоди, это же и деревни на слом пойдут? На кой в столице домишки эти и колхозы всякие?
— Ну да, домов, наверное, других настроят… — неуверенно ответил Пётр. Задумался и сам. — Эх, купаться охота. Жара, — переключился он. Может, сходим на закате, а?
— О, тоже мне, купальщик! — засмеялась Алёна. В глазах, однако ж, осталась та задумчивость, которая даёт начало тревожным думам и беспокойным мыслям.
— Да ладно тебе, уж осень скоро, купнёмся напоследок, а то на выходных дожди могут зарядить. Сама ж про пруд говорила.
— Говорила, говорила, — рассеянно подтвердила она. — Петь, Ванюшке ещё чего не купили? — жена вспомнила про дела, сбивая романтический мужний настрой.
— Ой, да всё уж есть: форма, ранец, кепарь какой знатный у него! Давай, хватит уже про дела, пойдём на выход.
Вышли на Москворечье, надеясь на попутку или автобус. Дорога пыльной лентой пустела на закате; они шли по обочине. Скоро дерева по бокам расступились, и дорога вкатила на дамбу и мост, по бокам засверкали гладью пруды, а на том берегу блеснули окошки хутора, окраины Шипилова. На берегу, на отмели ещё шумели ребятишки, не уставшие от купания за день. Визги и крики благодушно нарушили тишину.
— Надо Ванятку оттуда забрать, наверняка плещется тоже, — хотела свернуть с дороги Алёна.
— Парень у нас дисциплинированный, должен дома уже быть, — отговорил Пётр. Она глянула на него, да нехотя согласилась. На самом деле и сам отец семейства не быль столь уверен в сыне, как вышло у него на словах.
— Самокат тута, — отметил Пётр.
— «Тута»! В Москве он жить собрался. А ещё ведь в институте учится, а деревня, вон, глубоко сидит, — сказала Алёна, улыбаясь.
Услыхав скрежет калитки, из дома выскочил Ванька. С радостными криками запрыгнул на родителей, пытаясь ухватить обоих. Ощутив их ручонками, быстро успокоился и повёл за руки в избу. На улице уже тянуло свежестью, и на кустах смородины появились бусинки росы.
— Чего-то уж и расхотелось купаться. Но умыться вот охота.
— Пап, а я и после пруда помылся, — загордился Ванька.
Пётр, согласно модным веяниям, внедрил совсем недеревенскую приспособу — летний душ. Сделал в прихожей бани отсек, отгородил дверцей, наверх водрузил бак, крашенный в чёрное.
— Надо будет и тёплый сделать, — задумчиво проговорил Пётр. Но сын влёк его в дом.
— А дедушка про дорогу кольцевую рассказал. Я и сам в газете видал. И сказал, что нас ею окружат, и будем мы Москвою называться.
— И поселют нас в дома каменные с отоплением и ванной, — уже в доме закончил дед, заслышав внучка.
— Бать, ты прочитал, да? Чего удумали-то, а? — в некоторой осторожной восторженности сказал Пётр.
— Да он весь день меня дорогою этой мучит, — отозвалась Бабаня, в очередной раз собирая на стол. Алёна, едва умывшись, кинулась ей помогать.
— Петя тоже, вон, размечтался от этого, — кивнула она на мужа. Тот уселся на лавку, действительно с довольно мечтательным видом.
— Эх! Пойду-ка помоюсь всё же! — он ринулся в душ.
— Я с папой, — увязался за ним Ваня.
— И то верно, кольцо кольцом, а чистым быть никогда не повредит, — одобрила Бабаня.
— 1960. Дорога
— Ну, разсопливилось совсем, — дед Андрей. — Только вроде бы схватилось, ан нет, нету зимы. Анют, хоть сапоги обратно доставай — валенки вона, все изгваздал.
— Да… конец декабря, а слякоть какая! Серое всё и снега не видать, — согласилась Бабаня. — Ты чего, сходил?
— Да сходил.
— И чего?
— Ну, ездют, чего. Шумят.
— Ездют… Значит, не наврали. И асфальт лежит?
— Да лежит всё! — дед сам был расстроен и оттого покрикивал. — И погода эта чухляцкая! Эх! — в досаде шамкнул себя по колену.
Тут в избу ввалился румяный и расхристанный Ванька. Улыбка на лице, замокшая чёлка торчит из-под ушанки — у него, как у солдата, зимняя форма одежды, несмотря на всякие погодные капризы.
— Пятёрку по алгебре отхватил! — гордый он маханул ранец на лавку и, скинув пальтишко и валенки, скачками рванул к умывальнику. Пошумел, умывшись, да сел за стол. Поработав мозгами (по дороге от школы, поработал и портфелем, и руками, и ногами — порезвились по пути с одноклассниками), употел и проголодался.
— Ай, молодчинка! — похвалила бабушка.
— Ну, а птицы-тройки были, может, тоже, а? — насмешливо спросил дед. Ванька притих возле умывальника на секунду, и давай, пуще прежнего, фыркать и отдуваться. — Чего это ты там расфырчался? Так и есть, выходит?
Ваня прошелестел к столу и скорее затолкнул в рот хлеба, невнятно промычав что-то в ответ.
— Отстань, пусть поест спокойно. А дневник пусть отец вечером проверяет, — бабушка, само собой, защищала внука.
— Так это, если там пробоины какие в учёбе, то надо воспитательные меры применить, — дед Андрей любил внука. Но и о строгости не забывал. При этому они хорошо дружили, чувствовали друг друга, как друзья во дворе. Поэтому Ванька и надулся — он не ожидал такого подвоха. А дед наседал. — Так чего там, Иван Петрович, у вас интересного сегодня было?