Дорогой, я стала ведьмой в эту пятницу!
Шрифт:
«Вот гады! — бесилась Маша. Не успела она прийти на работу, как ей тут же подсунули последние новости. — И как они так скоро все успели? Блин, хоть бы с ними что-нибудь случилось! Хоть бы они дематериализовались!»
Единственный плюс — теперь ее имя знала (и ругала) вся страна.
«Да провалиться им всем под землю! — мечтала Маша. — Что за свинство! Работать не хотят, а судиться — пожалуйста! Да я их с помощью Астахова раздавлю!» Маша, конечно, не была уверена, что Астахов за это дело возьмется — он какой-то щепетильный, может сторону «попранных» репортеров принять, ну не Астахов, так кто-то еще… И вообще, она права — и по совести, и по закону!
До обеда Маша созванивалась с кадровыми агентствами — надо было срочно искать замену уволенным, и она уже даже почти нашла несколько интересных кандидатур, как вдруг без стука влетела секретарша.
— Здесь Рената! — выпучив глаза, сообщила девица.
— И что она тут делает? Публично раскаивается за то зло, которое нам причинила? — съязвила Маша.
— Пришла за деньгами, — сказала всезнающая секретарша. — У нее мама заболела, и ей надо в Осетию лететь — там операция сложная, и вообще…
— Понятно. — Маша кивнула, скрыв от секретарши сложную палитру чувств: от сострадания до облегчения, которыми ее наградило известие о болезни Ренатиной матери. — Сделай мне чаю, пожалуйста, — попросила она, чтобы под благовидным предлогом удалить секретаршу из кабинета.
Маша плохо соображала: она вчера всю ночь не спала, прислушиваясь к шорохам и запахам. Ей мерещилось, что пахнет горелым, что по коридору кто-то крадется, что скрипит замок… Она включила свет, но со светом не могла заснуть — ворочалась, пока не рассвело, и тогда наконец отключилась. Но сон был тревожный и какой-то поверхностный: Маше казалось, что она дремлет, пока в сознание не ворвался будильник и не пришлось вставать, так и не отдохнув.
«Поеду домой», — решила она, дождавшись восьми вечера. Но домой она так и не поехала, так как вся редакция будто сошла с ума: Третьяков с Листерман угодили в автокатастрофу, а Соколов с Андреевым разбились в лифте. Все были живы, но нездоровы, включая и маму Ренаты.
Лиза отправилась на очередной коктейль. Устроители коктейля обещали моды, группу «Ногу свело» и толпу знаменитостей. Лиза заметила Катю — ту самую Катю, фотографа, которая упрекала Лизу в том, что она отобрала «ее» заказ. Лиза хотела отвернуться и смыться, но Катя уже ее увидела, даже махала рукой и шла к ней, держа в руке бокал.
— Знаешь, что меня удивляет? — спросила Катя вместо приветствия.
— Нет, не знаю, — сухо ответила Лиза.
— У меня такое впечатление, что нас поменяли местами.
— В каком смысле? — насторожилась Лиза.
— Понимаешь, ты делаешь все то, что должна делать я, — пояснила та, сделав глоток из бокала.
— Это мартини? — поинтересовалась Лиза.
— Водка с мартини, — уточнила Катя.
— Извини, я не поняла насчет мест.
— Ну, я уже почти получила заказ у Кирсанова — и вдруг ты появляешься. Потом гостиницы эти — у меня с ними все на мази, и тут — бац, тебе отдают заказ.
Лиза покраснела, она тогда пронюхала, что заказ может уплыть, и караулила Вову на различных мероприятиях, и подсовывала ему Вику, чтобы та говорила, как она, Лиза, потрясающе снимает, — они вдвоем были такие душечки и обаяшки, что Вова растаял.
— Но нефтяники меня просто добили! — продолжала Катя. — Они сами на меня вышли, мы договорились еще в феврале, они уже купили мне билет, а потом извинялись и говорили, что им так велели…
Лиза постаралась, чтобы «Альтер» взяли именно ее — они объявили тендер, но Вова, который от Лизы таял и млел и звал на Кубу (она намекала, что все может быть), очень за нее просил и отзывался хвалебно, так что главный в «Альтере» лично порекомендовал, и Лизу взяли, отменив всякий торг.
— Слушай, я же не нарочно! — возмутилась Лиза. — Я ведь не знала! Или ты думаешь, что в этом есть глубокая интрига против тебя?
— Думаю, — ответила Катя.
— Слушай, Кать, — Лиза потрепала ее по плечу. — Ты же взрослый человек, о чем ты? Бред ведь.
— Ладно, — сдалась Катя. — Я хотела с тобой нормально поговорить, но, увы, не вышло. Только не надо больше переходить мне дорогу. Я работаю уже пятнадцать лет, а ты — никто.
— Ах вот как? — задохнулась Лиза.
Но Катя уже отвернулась и подошла к Маше Вертинской, что-то сказала ей, а Вертинская уставилась на нее, на Лизу, и кивала в ответ Кате…
«Ну и сволочь! — не на шутку разозлилась Лиза. — Неудачница! Будет теперь распускать сплетни!»
Лиза представила, что Катя рассказывает всем, как она, Лиза, использует связи и сексуальное обаяние, чтобы получить работу, и все будут считать ее беспринципной стервой… Она ведь не беспринципная стерва!
«Да пошла она на хрен, корова, идиотка, дешевка! — взорвалась Лиза. — Да чтоб тебе пусто было, руки тебе вырвать мало!»
Лиза минут десять стояла в углу, шепотом материлась, а потом поставила на поднос стакан с соком и пошла к выходу. И вдруг раздались шум и оглушительные крики.
Лиза прорвалась сквозь толпу и увидела перевернутую «Волгу» — такси, в которой кто-то находился, и нечто красное, бесформенное на асфальте. Только по майке и длинным вьющимся волосам Лиза поняла, кто это, и услышала отчаянный вопль:
— Катька!
Лиза стояла столбом, наверное, с полчаса, пока ее не отвели в сторону, не усадили и не рассказали, что у водителя такси, который вез сюда Аннушку Лестерман вместе с Иваном Третьяковым (Лиза никак не могла понять, кто эти люди, но их имена произносили с уважением), произошел сосудистый криз — он потерял сознание, машина прыгнула на асфальт, сбила Катю: «Ну, ты знаешь Катю, она снимает для „Итогов“, для „Известий“ тоже снимает…» Лиза кивала, все живы, но тяжело ранены, Катьке руку переехали… На слове «рука» у Лизы почему-то стало темно в глазах, уши заложило, как в самолете… Потом ее кто-то бил по щекам, брызгал водой, и она вернулась — слабая, несчастная и больная.
Глава 16
— А они не подумают, что это мы… — секретарша Светочка запнулась, — подстроили?
Вместо того чтобы размышлять о серьезных и важных проблемах, Маша отчего-то задумалась о том, что секретарш всегда называют уменьшительно-ласкательно: Ирочка, Светочка, Анечка, Настенька… Так все, кроме курьеров и уборщиц, показывают, что секретарши для них — тоже люди, достойные проявления человеческих чувств. А секретарши отчего-то всегда жаждут доказать, что в секретаршах они временно, и поэтому просьба о чашке кофе с тремя ложками сахара превращается в проблему, и дозвониться они могут только туда, где линия с первого звонка не занята…