Дорожная карта. Том 1. От Москвы и до окраин
Шрифт:
И примерно через полкилометра протока уперлась в небольшой бревенчатый пирс, с длинной лестницей, ведущей на площадку, освобожденную от густых зарослей облепихи, которая непреступной колючей стеной охраняла небольшой участок земли и избушку на высоких толстых еловых столбах. В непролазной стене кустарника вырублен узкий проход. Вкопанные еловые столбы – опоры для мощных двустворчатых ворот, заложенных со стороны дома толстым брусом. Рядом с воротами была открыта небольшая калитка. Михаил Фёдорович выбрался из лодки, прихватив рюкзак, и стал подниматься по лестнице. На крыльце, рубленного из толстых еловых брёвен, набросив на плечи меховую безрукавку, стояла та самая девушка, из-за которой и вернулся Михаил Фёдорович. Он поднялся на крыльцо и, не снимая рюкзака, протянул девушке руку: «Меня зовут Михаил, пришел за тобой,
Дед Василисы подтолкнул его в дом, и сразу провел гостя по избе, показывая где что лежит, стоит, весит, какие есть запасы. Он делил их на три случая жизни. Первый случай – на его дом набредёт сбившийся с дороги путник, он сможет обогреться, просушиться, отдохнуть и отправиться в путь. На этот случай в его пятистенке у русской печи находилась приличная поленница берёзовых дров. На столе лежали спички, стояла соль. С высокого потолка спускались пучки лекарственных трав, которые годились и для заварки чая. На веревке, обернутой чертополохом с огромными колючками (защита от мышек) весел мешок с ржаными сухарями. В углу, у двери стояли пила, топор, две лопаты, одна из которых была деревянная, мощная рогатина, два деревянных больших ведра вверх дном. На лавке, возле печки, также вверх дном лежали чугунки, сковороды, миски. На стенах высели тулупы, под ними валенки, обернутые портянками.
В хорошо собранных стенных шкафах из смолистой сосны были продукты для более длительного проживания: это различные крупы, макароны, сахар, небольшие деревянные бочонки с диким медом, мешочки с сушеными грибами, орешками, и какие-то бутылки с самописными этикетками.
Потом дед повел Михаила Фёдоровича в сени, где за грудой висевшей одежды находилась небольшая дверь в прируб. Там стоял генератор, несколько канистр с бензином, несколько бочек с соленой рыбой под гнётом и банки с соленьями и вареньем. Сундук с различным барахлом имел двойное дно, где хранилась старенькая двустволка двенадцатого калибра и к ней патроны. Вдоль стены размешался верстак с тисками, электроточилом, слесарным и столярным инструментом.
У Михаила Фёдоровича сложилось впечатление, что дед сам хотел здесь остаться с ними на зимовку, показывая, что они с голоду не умрут, даже если не будут ни на кого охотиться. Когда они поднялись в комнату, Михаил увидел, как Василиса упаковывала свёрнутые рулоны холста в тубусы. Один рулон она отложила в сторону и ждала, когда окончится экскурсия по дому.
– Миша, взгляни на это, – Василиса развернула холст.
Михаила Фёдорович узнал то место, он стоял в пол оборота и варил уху, а напротив, на том берегу, на камне сидела за мольбертом Василиса. Но что это? Такую картину нарисовать за один день? Место было тоже самое: вот и противоположный берег, куча отобранных камней. Работа была выполнена в масле, снизу подпись и прошлогодняя дата. Он молча показал ей на дату и удивленно посмотрел на неё.
– Замучила она меня в прошлом году, – раздался сзади негромкий голос деда, – заставляла по нескольку часов сидеть, не шевелясь, на том берегу. Посмотрю потом на полотно – не я, а она говорит, правильно. Это не ты, если был бы ты, я б нарисовала очень быстро.
– Меня тянуло к этому месту. Я стала рисовать пейзаж летний. Нарисовала, но никак не могла считать работу законченной. Приду сюда – чего-то не хватает. Вдруг сзади голос: «Он придет сюда только через год. И ты с ним сразу уедешь под венец». Обернулась – сзади девушка, ну впрямь хозяйка медной горы. Я ей говорю, кто придет, а она повернулась, рассмеялась как весенний ручеёк, и убежала. Прямо растворилась в горе. Я ходила к тому месту, где она стояла, но там никакой даже щёлочки нет – одни камни. После этого я на картине зеленые деревья покрыла багрянцем и стала ждать осень. Ты мне начал видеться во сне, будто приходишь на тот берег и перебираешь камни, но ни разу в мою сторону не смотришь.
– А я тебя принял за хозяйку медной горы, – улыбнулся Михаил Фёдорович, – ну что, пошли под венец? – подошел к Василисе и взял за руку.
– Нет, сейчас никак нельзя. У меня в январе защита диплома в институте, придётся ещё попотеть над ним. Теперь твоя очередь ждать. Хочешь – жди здесь, как только защищусь, так сразу и приеду. Под венец…
Михаила Фёдорович зазимовал здесь и с первых дней затосковал. Дни тянулись очень медленно. С большим трудом он заставлял себя ходить по развалам, по берегу начинающей замерзать речке и ковыряться в камнях. По прибрежным лесам бродил с ружьём, встречался с зайчиками, вспугивал глухарей, кабанов, но ни разу не снял с плеча ружьё. Однажды, возвращаясь домой, наступил на припорошенный снежком камень, упал и подвернул ногу. Схватил этот камень и в сердцах швырнул его в большой валун. Он разлетелся на несколько кусков, и даже издалека Михаил Фёдорович увидел на расколах рисунок необыкновенной красоты. В один миг улетучилась хандра – Михаил Фёдорович в одно мгновение стал опять бодрым, одухотворённым. Он уже не обращал внимание на боль в ноге, набил карманы камнями, и почти бегом отправился в избу…
Он потерял счёт времени. В мастерской деда Василисы он подобрал подходящий инструмент, что-то сделал сам; днями и ночами сидел за камнями: колол, пилил, шлифовал. Плиточки – прямоугольнички, треугольники, овалы и кружочки завалили весь стол, и подоконник. Он даже не обратил внимание, что солнце, уже светило по-весеннему, и снег под ногами уже не скрипел – стал плотным и влажным. Он даже не заметил, что как однажды днём отворилась дверь, и тихий спокойный голос произнёс: «Ну, что, поведёшь под венец?».
Он повернулся в пол оборота и ошалело смотрел на девушку ничего не видящим взглядом.
– Мы в Бога верим, а вот церкви посещаем редко. Порядков не знаем. «Ты, уж, возьми эту часть на себя», – сказал дед, выходя из-за спины Василисы.
После венчания, Михаил Фёдорович уехал к себе на Урал со своими камнями, а Василиса поехала готовится к свадьбе, в Подмосковный Звенигород, где жила со своей матерью.
Михаил Фёдорович жил на выселках, или, по-другому, на хуторе. У местных селян был такой обычай – сын родится, закладывали дом, а если рождалась дочь – с пеленок готовили ей приданое и отдавали замуж, и она уходила к мужу. Основателем этого хутора – был дед Михаила Фёдоровича. Первый дом он построил в версте от села – хотел жить отдельно от родни своей жены. У них родились трое сыновей и одна дочь. Но все равно – дед Михаила Михайловича построил четыре дома. Правда, старший сын не захотел здесь жить, уехал в Екатеринбург, а потом на юг России, где и умер от холеры, которая разразилась в ту пору в России. Дочь не захотела с выселок никуда уезжать, а муж её, Степан, погиб на охоте, в объятиях медведя. Так и образовались Буковские выселки. К моменту приезда Михаила на постоянное местожительство родовое поместье Буровых насчитывало девять домов и двадцать четыре души.
Дед Михаила Михайловича, Федор Силантьевич слыл на всю Сибирь мастером «золотые руки» и сыновья унаследовали талант камнерезов. Михаил Михайлович с детства увлёкся изучением родного края, исходил все леса и перелески, излазил все горы, изучил пещеры близлежащих гор. Он любил собирать камни, сам делал срезы, полировал их до зеркального блеска и подолгу рассматривал их неповторимые рисунки.
Дом, который предназначался для Михаила Михайловича, был, по нынешним временам, небольшой: снаружи весь в резьбе, больше похож на сказочный домик. Верхний этаж Михаил Фёдорович оставил без всякой отделки и мебели – дал возможность сыну самому его начинить. На первом этаже было четыре комнаты, одна из которой была гостиной, кухня совмещалась со столовой. Михаил Фёдорович постарался и с удобствами, в отдельном крыле была и небольшая банька, туалет и прачечная.
Всю жизнь после смерти Василисы он ждал приезда сына на постоянное место жизни, поэтому занимался и жил только тем, что строил, отделывал, реконструировал, облагораживал.
Впереди дома Михаил Фёдорович выложил альпинарий:
– каменный садик, в центре которого возвышался огромный камень. Половина камня была стёсана, отполирована, на ней был выгравирован фрагмент картины Василисы, где была она с мольбертом и река у подошвы горы. Он часто садился на каменную скамейку напротив и слушал журчание ручейка, который вытекал как бы из реки, выбитой на камне, и бежал по узкому руслу, в котором камни были уложены в особом порядке – журчание было очень натуральным. Вечером включалась подсветка. Ручей переставал звенеть только с наступлением морозов, Михаил Фёдорович снимал насос и подключал его, как только проходили морозы.