Дорожное происшествие

Ранк Хайнер

–  Но ведь усидел же, - сказал Крейцер.
– Ну так как? Можно с ним поговорить?

–  Прошу вас. Но только самое необходимое и с величайшей осторожностью.

Эйзенлиб загасил сигарету, вывел гостей в коридор и распахнул перед ними двери маленькой светлой палаты.

Лабс лежал на высокой кровати. Лицо его, несмотря на загар, поражало неестественной бледностью. Голова была замотана бинтом, из-под которого выбилась прядь темных волос. При виде вошедших он с трудом сложил губы в улыбку.

–  Господин Лабс, - сказал главврач, - это сотрудники уголовной

полиции, они хотят задать вам несколько вопросов. Старайтесь говорить как можно меньше, на вопросы отвечайте кивком.

Крейцер придвинул стул и сел рядом с кроватью, чтобы было удобнее смотреть в глаза больному.

–  Вчера вечером вы ехали на велосипеде. Откуда, из Древица?

Кивок.

–  В котором часу? Не в половине девятого?

Лабс напряженно размышлял.

–  Не-е. В половине девятого я только уехал из Древица.
– Он говорил тихо, но вполне отчетливо.

–  А почему вы вчера ездили на велосипеде? У вас ведь есть мотоцикл.

Зигфрид Лабс сдвинул брови и сердито сжал губы.

–  Все Руди, скотина такая. Спер у меня свечу зажигания да еще проколол покрышки. И не в первый раз.

–  Но почему?

–  Из-за этой дуры Карин.

–  А кто такая Карин?

–  Его сестра.

–  А вы тут при чем?

Лабс явно смутился. Пальцы, лежавшие на одеяле, вздрогнули. Он проглотил слюну и ответил:

–  Ну, у нее… это… будет ребенок.

–  А отец вы?

Лабс замотал головой.

–  Почему обязательно я? Это еще надо доказать. Она с кем только не путалась. Вот почему я с ней и порвал.

–  Ага, понятно, - сказал Крейцер, - у вас теперь, значит, новая подружка, она живет в Древице, а брат Карин из-за этого на вас сердит.

Кивок.

–  Как его фамилия, вашего Руди?

–  Ноак.

–  Он ведь ваш друг?

–  Теперь нет.

–  Вы допускаете, что Руди из мести подстроил несчастный случай?

У Лабса сделались круглые глаза и на лбу возникла глубокая складка. Он пробормотал:

–  От этого гада всего можно ждать.

–  Ну хорошо. Сколько ехали вы до Филиппсталя? Полчаса?

–  Вроде так.

–  Тогда несчастный случай должен был произойти примерно в двадцать один час.

Кивок.

–  Вы ехали без огней?

–  Только полем. Ночь была лунная, хоть газету читай. Туман начался перед самой деревней, где дорога идет лугами, вдоль Нуте.

Доктор Эйзенлиб внимал, заложив руки за спину и прислонясь к дверному косяку.

–  Говорите поменьше, - напомнил он.

Лабc неуверенно покосился на него и кивнул.

–  Какова была видимость, когда вы в тумане перед самым Филиппсталем въехали с проселка на шоссе, метра три было?

Лабc пожал плечами.

–  Вы слышали, что подъезжает машина?

–  По правде говоря, нет. Я пел.

–  Пели?

Крейцер нахмурился и вопросительно взглянул на Арнольда.

–  А фар вы что, не видели, что ли?

–  Когда увидел, было уже слишком поздно.

–  Вас ослепило? Кивок.

–  Марку машины заметили? Лабc отрицательно помотал головой.

–  Грузовик

или легковая?

–  Скорей легковушка. Вроде бы маленькая такая.

–  Вы ведь тракторист, значит, должны были сообразить, двухтактный двигатель или четырехтактный.

Лабc пожал плечами.

–  Фар сколько видели?

–  Две.

–  А не четыре? Две белые и две желтые?

Лабc замотал головой.

–  Почему вы ехали по середине дороги?

Лабc пожал плечами.

–  Вы были пьяны?

На лбу и верхней губе пострадавшего выступили бисеринки пота. Веки у него затрепетали, дыхание стало прерывистым.

–  Вы перед этим пили, господин Лабc?

Лицо больного дернулось, и лихорадочный румянец залил его щеки. Он закрыл глаза и отвернулся.

–  Отвечайте же! Вы были пьяны и нарушили правила дорожного движения?

–  Довольно, - резко перебил его доктор Эйзенлиб.
– Здесь больница, в конце концов. Неужели вы не видите, что мучаете больного?

Крейцер рывком поднялся, взял свой стул и поставил его в угол. Он злился на себя за то, что сорвал допрос, дав волю своей ненависти к пьяницам. Того пуще злился он на доктора Эйзенлиба. «Тоже мне, поборник человеческих прав», - думал он.

Прощание вышло холодное. Эйзенлиб едва кивнул, сверкнув стеклами очков, и его бескровные губы скривились в язвительной усмешке. Крейцер резко повернулся, Арнольд сказал «до свиданья» и, слегка поклонившись, последовал за шефом.

Когда они уже сидели в машине, медленно отыскивающей выезд, Крейцер проговорил:

–  Так бы и прибил себя! Чтоб это было в последний раз, черт меня подери!

Лицо его побагровело, он прижал к подбородку стиснутые кулаки.

Арнольд подавил невольную улыбку. Еще ни разу он не видел начальство в таком возбуждении. До сих пор все поступки Крейцера отличала трезвая деловитость, и лишь в самых редких случаях, когда его собеседник проявлял слишком откровенную тупость либо пытался укрыться за нелепыми выдумками, тон Крейцера становился саркастичным. Арнольд почти было уверовал, будто его шеф не способен выйти из себя. В некотором смысле он был даже рад, что ошибся, хотя и не мог понять, какая муха укусила шефа. Не коренится ли причина в не совсем понятном поведении доктора Эйзенлиба? Арнольд не мог заставить себя спросить об этом Крейцера, а тот мрачно забился в угол и покусывал нижнюю губу.

Машина тем временем выехала с территории больницы и села на хвост трамваю, останавливаясь через каждые двести метров. Да еще перед ними тарахтел кособокий грузовичок, не давая возможности обогнать трамвай. Шофер чертыхался, нетерпеливо барабаня пальцами по баранке.

Наконец они добрались до цели - до окружного управления полиции, размещавшегося в здании времен расцвета Пруссии: под окнами красовались лепные гирлянды, а на фронтоне высились три гигантские мраморные чаши.

Крейцер и Арнольд поднялись к себе в кабинет, но не обнаружили там никаких сообщений. Тогда они пошли в столовую. На обед сегодня было оленье жаркое с грибами и вишневый компот.