Дорюрикова Русь. Фрагменты забытой истории
Шрифт:
Однако хронология это одно, а интерпретация тех или иных событий совсем другое. Иногда то или иное событие, интерпретировать гораздо труднее, нежели определить время его действия, парадоксально, но факт: иногда выводы специалистов напрямую противоречат показаниям первоисточников. Это в первую очередь вызывает подозрения идеологического характера.
Совершенно очевидно, что в подавляющем большинстве случаев историк или литературовед исходит в своей работе из неявной предпосылки, будто психологические механизмы остаются неизменными на протяжении веков. Иногда презумпция тождества мышления летописца и исследователя высказывается открыто. Так, говоря о стимулах возникновения новых жанров древнерусской литературы, Д. С. Лихачев прямо отмечает, что их не следует связывать с особенностями мышления создателей этих жанров. «Мне представляется, – пишет он по этому поводу, – что постановка вопроса об особом характере средневекового мышления вообще неправомерна: мышление у человека во все века было в целом тем же» [Данилевский, 1998].
Подобная точка зрения «устарела» почти на столетие. Еще в первые десятилетия XX в. психологи, этнографы и антропологи пришли к выводу, что психологические механизмы человека исторически изменчивы. Причем их изменения не сводятся к количественному накоплению единиц мышления. Речь идет о качественном преобразовании самих мыслительных процессов. В частности, установлено, что индивидуальное мышление, так называемый здравый смысл, по мере развития общества постепенно освобождается от коллективных представлений, другими словами, мышление индивидуализируется. При этом коллективные представления на ранних этапах развития общества существенно отличаются от современных идей и понятий и не могут отождествляться с ними.
Для предшествующих обществ характерно совсем иное мышление: «Оно совершенно иначе ориентировано. Его процессы протекают абсолютно иным путем. Там, где мы ищем вторичные причины, пытаемся найти устойчивые предшествующие моменты (антецеденты), первобытное мышление обращает внимание исключительно на мистические причины, действие которых оно чувствует повсюду. Оно без всяких затруднений допускает, что одно и то же существо может одновременно пребывать в двух или нескольких местах. Оно подчинено закону сопричастности, оно в этих случаях обнаруживает полное безразличие к противоречиям, которых не терпит наш разум» [Там же].
Характерно, что, хотя большинство исследователей русской истории согласно с тем, что Повесть временных лет крайне неоднородное произведение с различным разновременным напластованием сведений, в умах того же большинства ПВЛ остаётся основным источником знаний о древней Руси. А раз так, то неизбежно появление каких-либо концепций, по сути выдуманных, для очередного подтверждения псевдофактов, написанных и самовольно дополненных переписчиками русских летописей в позднее Средневековье русской истории. Бегло рассмотрим структуру ПВЛ и время её создания.
ПВЛ состоит из различных пластов текста, которые вносились и редактировались на разных этапах. Первый слой, лежащий в основе «Повести временных лет», условно назван Шахматовым Древнейшим сводом. Составление Древнейшего свода было предпринято при митрополичьей кафедре, основанной в 1037 г. в Киеве. Его первоначальный текст полностью восстановить не удалось. Установлено, что первая приписка к основному тексту была сделана в 1043 г. («О неудачном походе русских на Византию»). А первая правка текста древнейшего свода проводилась в 1073 г. [Приселков, 1996].
Однако в настоящее время довольно сильно распространен довод, что работу над хроникой ПВЛ можно представить в виде нескольких стадий или параллельных операций. Сначала составлялся общий план труда. Там, где было возможно, размечалась хронологическая сетка. Причем, в части за XI – начало XII в. каркасом служило погодное киевское летописание (по сути – киевские анналы), а в части от 852 г. до конца X в. – хронология конструировалась на основании различных источников и соображений.
Затем или одновременно с составлением каркаса писались тексты-заготовки различных частей хроники. Не исключено, по ходу этой работы корректировался и общий план, что могло отразиться в некоторых противоречиях и шероховатостях изложения. Наконец, писался единый труд в виде кодекса – «книгы Лтописець». По всей видимости, при «сшивании» черновиков добавлялся «склеивающий» текст – переходы между заготовленными блоками (в частности, ремарки типа «мы же на преднее възвратимъся») и дополнительные сообщения [Аристов, 2013].
Все русские летописи представляют собой списки вторичных летописных сводов, поэтому их первоначальный состав можно лишь реконструировать (в оригинале можно было бы без особого труда вычленить фрагменты, принадлежащие разным авторам).
В научной литературе имеется следующий вариант реконструкции сложения текста ПВЛ, начиная с 90-х гг. XI в.:
1) создание в Киево-Печерском монастыре Начального свода (около 1091 г.);
2) создание «Повести временных лет» путем основательной переработки Начального свода и его анналистического продолжения (Печерской летописи) (1114–1115 гг.);
3) одновременно с созданием ПВЛ создание в Новгороде летописного свода Мстислава Владимировича, отразившегося в НПЛ (новгородской первой летописи) обоих изводов;
4) переписка киево-печерского оригинала ПВЛ игуменом Выдубицкого монастыря Сильвестром (1116 г.);
5) изготовление еще одного экземпляра ПВЛ на основе рукописи Сильвестра после перевода Мстислава из Новгорода в Белгород («княжеский» или «мстиславов» экземпляр ПВЛ, который является общим протографом Ипатьевской летописи и южнорусского источника летописного свода 1479 г.);
6) перенесение наиболее значительных дополнений «княжеского» экземпляра (путем замены и вставки листов) в рукопись Сильвестра. С утраченным новым окончанием, кодекс Сильвестра лег в основу местного летописного свода, к которому (через ряд промежуточных звеньев) восходит архетип лаврентьевской группы, и к которому в свою очередь полностью восходит текст ПВЛ в Лаврентьевской и Троицкой летописях и частично в Радзивиловской летописи, использовавшей также источник ипатьевского типа [Килина, 2010].
Составитель ПВЛ имел возможность сопоставлять свои источники и должен был оценивать их сравнительные достоинства с точки зрения задач, которые он перед собой ставил. Перед ним лежали две летописи, существенно расходившиеся между собой в их начальных частях. Одна из них имела вид, хорошо знакомый исследователям по НПЛ. Соответствующая часть второй летописи представляла собой не разделенное на годы повествование, открывавшееся космографическим введением, подобным читаемому в ПВЛ, но, вероятно, намного более кратким. От рассказа о разделе земли сыновьями Ноя эта летопись переходила к расселению их потомков в своих «жребиях» после разрушения башни, находила славян среди потомков Иафета и, описывая их расселение в Центральной и Восточной Европе, подводила к основанию Киева тремя братьями-полянами – сюжету, с которого начинался первый летописный памятник.