Досталась нам эпоха перемен. Записки офицера пограничных войск о жизни и службе на рубеже веков
Шрифт:
Сторонники сохранения в паспортах графы «национальность» являются активнейшими участниками постепенного разрушения единого Российского государства. Причем их немало среди русских, которые ничем не отличаются от тех, кто проповедуют идею гяурства и джихада. Их можно смело называть басмачами, бандеровцами, черностенцами и никакой ошибки не будет. Их задача — полное уничтожение одной нации другой. Что будет в результате, их не интересует.
Мне даже кажется, что ортодоксы всех религий сотрудничают между собой, чтобы организовать схватку по религиозным мотивам не на жизнь, а на смерть. Если дать им волю, то они заставят делать татуировки о национальной принадлежности на всех частях тела, чтобы не забыть, к какой национальности относились их деды и прадеды, и будут далее развивать неприязненные отношения
Сюсюканье в отношениях с местными жителями расценивалось ими как слабость и заискивание русских. Жесткость с уважением всегда ценились высоко. Кстати, этого до сих пор, именно до последнего года XX века и первой декады XXI века, не могут себе уяснить руководители государства. В этом они сами с усами и ничьих советов слушать не собираются, доведя страну до Чечни, Буденновска и Кизляра. Могли бы, по крайней мере, поинтересоваться, почему в Средней Азии не любят русских усатых мужчин.
Об этом я могу судить и по примеру моего однокашника по училищу, который попал на заставу «Сундукли». В предгорье стоят несколько сундуков (домов), о которых солдаты говорили: «Сундук слева, сундук справа, «Сундукли» моя застава». На заставе он прослужил один год. Боялся змей и постоянно дома держал ружье под рукой. Увидит заползшую в дом кобру или гюрзу и стреляет по ним. На заставе тревога. После двух взысканий за «бесцельную» стрельбу дома его перевели в управление пограничного отряда и назначили командиром комендантской роты.
С его приходом отряд перестал быть проходным двором для местного населения. За это его обещали убить. Обращение к командованию с просьбой разрешить носить постоянно оружие осталось без ответа. Тогда мой друг взял парадную шашку, которая использовалась при выносах Знамени части, отточил ее и в осеннее время носил под шинелью под плечом, как «копы» свои пистолеты. Во время возвращения ночью с переговорного пункта он подвергся нападению тех, кто обещал убить его, и шашкой отбился. Порубил одежду нападавших. Заявлений в милицию не было. Обычно по каждому поводу бегут в милицию, чтобы показать, какие нехорошие русские.
Через две недели в субботний день мы находились по своим делам на железнодорожной станции, где мой товарищ проверял наряды оцепления прибывающих поездов. Народу было много. Вдруг на трещащем мотоцикле подъехал здоровенный парень местной национальности, в кожаной куртке и белой водолазке, подошел к моему другу и сказал:
— Я же тебе говорил, чтобы ты не выходил на улицу.
Это он говорит человеку, возле которого находятся его вооруженные подчиненные. Точно так же, как сейчас и у нас, никто не боится угрожать вооруженным людям. Мы только увидели блеск никелированного клинка сабли, которая вонзилась в живот человеку, источавшему угрозы и ненависть. Сабля не шпага, чуть порвала кожу на животе, а мой товарищ все тычет ею и тычет. Наконец «загорелый товарищ» побелел и упал. Лейтенант наш разошелся не на шутку, кричит: «Зарублю». Мы своего товарища еле увели с вокзала. А на вокзале вообще тишина мертвая была. После этого случая местные жители к нему даже подходить боялись, не то, что угрожать. Угрожают только тому, кто не даст отпор. А если чувствуют силу, этого человека обойдут стороной и постараются нагадить по-другому.
Примерно такая же ситуация была и в Алма- А те за год до моего поступления в училище. Двое наших курсантов подверглись жестокому избиению в центральном парке отдыха. Угрозы в адрес курсантов поступали и ранее, потому что курсантов помнили потомки тех, кто занимался вооруженными грабежами среди бела дня в Алма- А те в конце Отечественной войны. Такого подъема по команде «тревога» училище не знало. Стихийный выход в город второго, третьего и четвертого курсов, мобилизация общественного транспорта, окружение парка и наведение конституционного порядка в нем. На следующее утро алма-атинская элита потребовала перевода училища в другой город — много «сынков» попали под раздачу. Вопросом занималось ЦК КПСС, и оно постановило оставить училище в городе. Во время моей учебы я не слышал ни об одном случае нападения на курсантов. Бывали драки, но это как естественное развитие событий между соприкасающимися между собой людьми. Мы безопасно ходили по самым темным закоулкам бывшей крепости Верная, не опасаясь бандитского отношения к себе. Но национализм зрел в глубине и потом выплеснулся на улицы Алма-Аты в перестроечное время.
Утром падал снег неслышно, Непривычный в феврале, И ложился слоем пышным На изогнутом стекле. Он мне молодость напомнил, Тихий вечер, поздний час, По манежу мчатся кони, На меня кося свой глаз. Я не всадник, на свиданье Я иду в соседний парк, Снег ложился белой тканью, Разгоняя ночи мрак. Но не вышло нашей встречи, Видно, снег всему виной, Может, был я первый встречный, Чтоб смеяться надо мной. В старом парке очень тихо, На дорожках ни следа, Затаилось где-то лихо, Заманив меня сюда.Не всегда и русские являли собой образец для подражания. Иногда можно было видеть в троллейбусе или автобусе в Башибаде русских пожилых людей, давно живущих в Туркестане, которые с какой-то злобой относились ко всем местным жителям. В таких случаях национальная сопричастность кроме чувства стыда не вызывала ничего. Да и надо прямо говорить, что представители других национальностей в республиках Средней Азии, да и Захребетья тоже, являлись инородными элементами на чуждой земле.
Национальная политика как таковая отсутствовала. Заключалась она только в том, чтобы любым путем из любых предоставленных в большинстве своем по блату кандидатов подготовить кадры национальной интеллигенции, идеологически преданной делу коммунизма и пролетарского интернационализма, поставить их на руководящие посты, в заместители поставить толковых русских и обеспечить проведение на местах генеральной линии партии большевиков-ленинцев.
Плоды этой политики мы пожинаем сейчас. Еще в царские времена власть материально поощряла чиновников и технических работников, знающих местные языки, чтобы они могли общаться с любыми категориями населения и воспитывать уважительное отношение к русскому населению и к русскому царю.
Почему-то мы привыкли к тому, что во всех республиках все должны знать русский язык как язык межнационального общения и не знающий русского языка человек — это просто неуч и чурка. А что можно сказать про человека другой национальности, который за двадцать лет не научился даже здороваться на местном языке? Скажем прямо, что это просто чванливый, неотесанный болван, чурка дров, как говаривал мой покойный отец, которого даже близко нельзя подпускать к национальным республикам.
Когда бывшие республики СССР получили самостоятельность, за что не менее рьяно выступали и наши соотечественники, почувствовавшие возможность безвизового выезда в мир, то оказалось, что все соотечественники и двух слов не могут связать на национальных языках. Почему никто не едет в США и не требует, чтобы в Америке русский язык был признан как язык межнационального общения как один из шести официальных языков Организации Объединенных Наций? Для первого раза этого человека обрядят в смирительную рубашку и отведут на психиатрическую экспертизу, а потом могут и посадить в камеру к учителю американского сленга.
Особо вредной является теория «Богоизбранности русского народа». Она воспитывает в нас чувство какой-то исключительности, которая непонятна окружающим нас нациям и народам. Нужно понять, что «богоизбранность» заключается лишь в выборе Богом нашего народа, которому уготована участь постоянно бороться за свое выживание. Сколько Великих войн и Великих потрясений было брошено на Россию, а она выстояла и все выдержала. И сколько испытаний нам предстоит пройти? Много. И мы к ним должны быть готовы.