Дотла
Шрифт:
Как-то вечером, когда дневная жара уже спадает, и воздух становится легче, не давит на носоглотку, в свете заходящих лучей солнца Мэтт притаскивает мальчонку. На вид ему лет шестнадцать, чуть младше самой Сони. Одного уха нет и вся голова плешивая. Соня смотрит из-за угла. Мэтт говорит, что малец им нужен, швыряет его к стене и приказывает сидеть на месте тихо. Девушка хмурится. Этим людям деньги зачем-то нужны. Соня знает, что они ходят на черный рынок, сбывают там краденое, запасаются оружием. А еще Соня слышит про черный рынок органов. И от этого ежиться хочется. Но ее действительно никто не трогает. И Соня все больше приходит к выводу, что это из-за Ньюта. По крайней мере, Мэтт относится к нему с симпатией и даже уважением.
— Зачем он вам?
Соня называет себя дурой, но все же вырастает своей маленькой и хрупкой фигурой перед Мэттом. Мужчина лишь удивленно вскидывает брови, ведет бритой налысо головой.
— О! Ты еще тут, — и растягивает рот в сальной улыбке. — Паренек тебя все еще не оприходовал?
Соня сжимает челюсть. Ей неприятно и оскорбительно, но Мэтт больше шутит. Она не чувствует в нем злобы и агрессии по отношению к ней, этого холодного скользкого чувства, которое обнимает горло, словно пальцы утопленника.
— Зачем вам этот мальчишка?
Соня кривится, когда ей выкручивают руку. Она зубы сцепляет, голову чуть вперед наклоняет.
— Ты всегда была такой смелой? Или окончательно потеряла страх, когда пошла за своим парнем? — у Мэтта медвежьи руки. Девушке больно, но она закусывает нижнюю губу, прокусывает ее до самой крови, терпит, а чужой голос ударяет в виски. — Тебя никто не трогает из-за него, из-за Ньюта. Надеюсь, что ты это поняла. Его тут уважают. И ему очень хреново от того, что ты здесь. Вали отсюда подобру-поздорову и не задавай таких опасных вопросов. Усекла? — мужчина разворачивает девушку лицом к себе. — Кивни, если поняла? — Соня молчит, не сводит странных, ревущих каким-то мрачным чувством глаз с чужого лица. — Кивни! — и на руку ее давит.
— Поняла, — проталкивает девушка сквозь зубы. Бунт. Вызов. От Харриет, что ли заразилась? Или жизнь ее этому научила?
Мэтт отпускает ее, и девушка трет зудящее плечо.
— Ньют, — произносит она уверенно в спину мужчины, — он… — и тут голос дрожит, интонация падает. Соне хочется проклясть себя за слабость. Она не умеет. Не предназначена для всего этого. У Харриет получалось лучше. У любой девочки в Глэйде получалось это лучше, чем у нее. Но, тем не менее, лишь она, будучи иммуном, оказывается здесь по собственной воле и собственному желанию. — Он действительно не хочет говорить со мной?
Девушка слышит харканье, какое-то лаянье, а потом понимает, что Мэтт смеется. Мужчина разворачивается на пятках, смотрит на нее, качает головой. И в этот самый момент так отчетливо напоминает бывалого солдата, которого удивляет наивность юных мальчишек.
— Молодость, — фыркает Мэтт и трет своей пятерней бритый череп, — да он трясется за тебя, дура ты этакая! Сваливай отсюда. Уходи. Увидела его и уходи. — Мужское лицо на мгновение преображается, светлее будто становится, — это ценно, что есть еще такие женщины, как ты. И Ньют не простит себе, если ты где-то здесь потеряешь свою очаровательную головушку.
Соня смотрит долго на то место, где только что стоял Мэтт. Пытается осмыслить все сказанное до самого конца, побороть это чувство удивления — от кого угодно ждешь подобных слов, но не от людей вроде Мэтта. И даже на мгновение просыпается желание узнать чужую историю. Историю каждого здесь. Ведь она есть. И в этой истории было детство, были родители, были жены и мужья, были дети, была мирная жизнь. Правительство лишило людей выбора, заставило их быть винтиками в системе большого механизма. Соне страшно и дурно все это осознавать. Но не в ее силах исправить мир, идущий к своему концу. Баланс давно нарушен. Ничего не осталось. Она теряет все, чем дорожила. Мать и отец давно в могиле, любимый человек движется к безумию, лишь у лучшей подруги есть такой правильный и верный шанс на счастье. Соне так часто хочется плакать, но она не делает этого. Среди сухожилий, сосудов и плотной ткани тела образуется сталь душевная. Соня надевает ее как панцирь, учится жить на грани, почти на разрыв. И слезы не помогут. Они вообще никогда не помогали. Фикция материального мира, красивая людская ложь. И тогда, в тот самый момент, ощущая хватку грубых пальцев на своем плече, снова и снова проживая все слова, сказанные Мэттом, девушка решает добиться от Ньюта взаимности слов и действий. А потом уйти. Потому что этот мир скоро кончится, взорвется в самом себе. И мало у кого есть ничтожный шанс спастись. У нее он есть.
Судьба, проведение или собственное желание — что-то направляет девушку, подталкивает ее к нужному решению, к тому, чего она так хочет.
Все случается слишком быстро. И чья-то костлявая рука, зажимающая ей рот, и потная ладонь, шарящая по ее исхудавшему телу, и запах кислятины из чужого рта, и мутное осознание того, что кто-то проявляет насилие по отношению к ней. После сна, все еще где-то на грани того мира и этого, она лишь дергается, неуклюже пытается освободиться, а чужие руки выкручивают ей нос, давят на грудь, распластывают тело по земле, заставляя Соню грубо удариться подбородком. И кандалы шумят. Первая мысль — Ньют. Жестокая, садистская мысль, что он окончательно стал монстром, что дает выход своим животным желаниям. Соне полурадостно. Если это он, то все играл в слепоту, замечал ее таки. Но паника приходит гораздо быстрее, когда девушка понимает, что это не он. На ней тело мальчишки гораздо более юного, чем Ньют. И тогда она извивается, шипит, набирает в легкие воздух и кричит. Удар по затылку такой, что девушка прикусывает себе язык, и пятно крови ползет, разрастается на ее щеке.
— Заткнись, — произносят сверху. — Я все думал, для чего такая девка, как ты, да еще иммунная, им нужна. Может для этого? — чужие пальцы ныряют за линию джинсов. — Или все же для этого? — острые фаланги снова впиваются в нос, мешают дышать. — Ты ж красивая. Тебя как не пользуй, и так, и так понравится.
У Сони колотится сердце и потеют ладони. Пальцы дрожат, ногтями зарываясь в землю. Девушка понимает, что слезы по щекам, и сладко-соленый вкус во рту, зубы все красными стали. Соня не хочет просто так сдаваться. Не умеет. Не будет. Она головой заезжает парню по челюсти. Когда кандалы звенят во второй раз, девушка вдруг понимает, кто ее противник. Тот худосочный паренек, притащенный Мэттом. Освободился как-то от цепей, из стены их вместе с гвоздями отодрал.
— Я тебе не дамся, — шипит она и выхватывает нож из-под подушки — всего лишь руку протягивает. — Убирайся! — сталь острием наставляет на безумный взгляд. А парень-то действительно на грани. И зрачки такие огромные, скула дергается, рот искривляется, вот-вот и загогочет.
Мальчишка заносит ногу для удара — подошва ботинка метит прямо в челюсть Соне — звучит щелчок, глухой выстрел оглушает помещение, девушку забрызгивает кровью и какими-то вязкими белыми ошметками. Соня открывает и закрывает рот, застывает на земле, все еще с зажатым пальцами ножом. И двинуться не может. Чужие руки дергают ее вверх.
— Идем.
Девушка реагирует на голос, голову поворачивает. Лицо у Ньюта сосредоточенное. Брови вон как сдвинуты. Он тянет ее за собой, и она покорно подчиняется, все еще до отупения завороженная людским безумием. Оно застревает в ее глотке нервущимся криком. Безумие могло бы быть красивым, если бы не было так страшно по сути своей. У Сони ломается что-то внутри. Она вдруг понимает, какой становится, как мир вокруг нее стремительно вращается, какая же все-таки блядская сука эта жизнь. Девушке хочется закричать, заорать во все горло, испустить вой.