Доверие
Шрифт:
Роберт взвалил чемодан на плечо. На улице он взял за руку Эльзу. Все трое быстро зашагали к вокзалу.
Им хотелось как можно скорее увидеть если не свой поезд, то хотя бы рельсы, по которым он пойдет.
Они повернули в сторону вокзала. Чтобы сократить дорогу, пересекли рыночную площадь. Она называлась площадью Фридриха Кюмеля, по имени коссинского стекольщика, убитого нацистами. Роберт вспомнил, что ему рассказывала об этом Тони, или то была Лиза? Фридриха Кюмеля застали за слушанием английской радиопередачи. Так вот, значит, откуда в Коссин доходили новости, передававшиеся из уст
Вдруг какой-то женский голос крикнул:
— Роберт! Роберт!
Неужто нельзя и шагу ступить по Коссину, не встретив знакомых? — подумал он. И сделал вид, что не слышит. Но женщина уже бежала за ним и схватила его за рукав.
— Ты ничуть не изменился, — сказала Ханни, жена Рихарда.
— И ты тоже, — отвечал Роберт. Он смотрел лишь на ее лицо с круглыми, удивленными карими глазами, со знакомым ему выражением упорного чистосердечия и не заметил даже, что она была на сносях.
— Может ли это быть? — восклицала Ханни. — Ты в Коссине, а к нам даже не зашел, просто не верится!
— Я здесь от поезда до поезда.
— Ах Роберт, ты себе даже не представляешь, как больно будет Рихарду, когда я ему скажу, что встретила тебя и что ты уехал. В последнее время он сотни раз говорил, что ему просто необходимо повидаться с тобой. Он и не поверит, что ты уехал, не зайдя к нам.
— Скажи Рихарду, — отвечал Роберт, — что у меня был всего один свободный день, скажи ему, Ханни… — он запнулся, подыскивая слова, — что я приезжал сюда за женой и ребенком. — Ханни в изумлении перевела глаза с него на Лену, но ничего не спросила.
— Скажи Рихарду, — еще раз настойчиво повторил Роберт, — что для меня он всегда был и остался Рихардом, впрочем, он и сам знает. Скажи мне еще быстренько, Ханни, как ваш сын?
— Мой сын, наш сын, — начала Ханни, словно сейчас было самое подходящее время для исповеди, — он же нам не родной, я хочу сказать, не я родила его, но должна признаться, что и того, который у нас вот-вот родится, я вряд ли буду любить сильнее.
— Это я понимаю, — сказал Роберт, — здесь больше и меньше не существует.
Эльза уже дергала его за рукав. Она опять боялась, что их отъезд почему-либо не состоится.
Роберт наконец попрощался с Ханни.
— У нас все еще много времени, — с улыбкой сказал он Лене. Она спросила:
— Кто эта женщина?
— Ханни. Жена Рихарда Хагена.
— С коссинского завода?
— Да. Мы с ним еще мальчишками гоняли мяч во дворе.
Когда он первый раз был здесь, этот Рихард Хаген, думала Лена, Роберт вернулся с собрания в полном отчаянии. Почему, я и сама не знаю. Может быть, один что-то проглядел в другом? Зато, когда пришло письмо от Рихарда Хагена, как же он был счастлив!
— Дома я все тебе расскажу, — добавил Роберт.
Впервые он сказал «дома» о том месте,
После праздничных дней в Рейфенберге Лина была уверена, что Томас с вокзала пойдет к ней. Однако он наскоро попрощался и пошел к Эндерсам.
Он постарался войти как можно тише. Но Тони еще не спала и выскочила в прихожую.
— Хочешь есть? — спросила она. — У нас кое-что осталось от ужина, я тебе сейчас разогрею.
— Спасибо. Мы поужинали в Рейфенберге.
— Ты ни за что не угадаешь, кто здесь был, — продолжала Тони, — Роберт, Роберт Лозе. Ты только представь себе, он забрал Лену с дочкой, и они уехали. Мне это рассказала Элла. К нам он даже не зашел.
К вящему удивлению Тони, Томас ограничился кратким:
— Ну что ж! — Его не удивило, что Роберт наконец-то приехал за женщиной, которой ему так недоставало, и что для друзей у него уже не нашлось времени. Тони посмотрела на него широко открытыми глазами, потом сказала:
— Спокойной ночи, Томас. — И ушла к себе.
3
В январе тысяча девятьсот пятьдесят третьего Лина начала учиться в профсоюзной школе, а Томас — слушать вечерние лекции профессора Винкельфрида на эльбском заводе.
Была какая-то материнская заботливость в опасениях Лины, что Томас проводит слишком много времени с Хейнцем Кёлером, он ведь вместе с ним ездил по вечерам на лекции Винкельфрида. Дурацкие вопросы и бесполезные сомнения Кёлера могли заразить ее умного, открытого и добросердечного мальчика, а ее, Лины, не было рядом, чтобы вправить ему мозги. Она забывала, что совсем еще недавно сама ни в чем не умела разобраться. Теперешний ее мир был неопровержим. Ничего нельзя было в нем опрокинуть, ни в чем усомниться. А вопросы для Лины были равносильны сомнениям.
Но она напрасно тревожилась. Если Томас и ездил иногда с Хейнцем на его мотоцикле — подарок брата, — то обоим парням, собственно, некогда было и словом перекинуться, а по дороге ветер проглатывал даже самый звук голоса.
Обратно Хейнц часто уезжал один, когда Томас на часок-другой оставался в библиотеке. Свет там горел, покуда кто-нибудь в нем нуждался. Иногда это был сам Винкельфрид. Большая библиотека непрерывно расширялась. Она принадлежала не производственной школе, с которой находилась в одном здании, но специальному институту, пользовались ею также и студенты Высшего технического училища в Гранитце.
Бютнер, ассистент Берндта, мечтал когда-то о таком институте. Проект, им предложенный, был одобрен, но так и не осуществлен. Разочарование явилось одной из причин, толкнувших Бютнера перебраться на Запад. В это время в Берлине как раз было решено вновь открыть и расширить институт, уже ранее существовавший при эльбском заводе и возглавляемый Винкельфридом.
Никогда еще Томас не жил в такой гуще книг и новых знаний. То, что он изучал по специальности, не столько по совету Винкельфрида, сколько Ридля, толкало его в смежные области, которые в свою очередь были лишь станциями на пути к главному в новом материале. Случалось, он бывал и опьянен и растерян.