Доверие
Шрифт:
Если поездка за город с Пими уже осталась далеко позади, то желание составить себе в Берлине хоть какое-то представление о Западе прочно в нем засело. Разговорами вы меня не обдурите, думал он. Но я хочу вас рассмотреть вблизи, понять, что к чему.
— Не все думают, как мы с тобой, — продолжала Элла. — Иной раз мне даже кажется, что вначале больше людей думало, как мы.
— Вначале меня в Коссине не было.
— Потом пошли разговоры о рынках, полных продуктов, о магазинах, полных товаров. «Для тех, на Западе, злился Хейнер, сразу все делают, как лучше, а нас можно долго за нос водить». Когда я с ним заспорила, он разорался: «Ну
— Да вон он стоит и ждет! — воскликнул Томас.
На безлюдной ночной улице Хейнер Шанц стоял перед дверью своего дома. Как обещал. Стоял с опущенной головой. Наверно, он давно уже прислушивался, не идет ли Элла. Но когда они наконец подошли, головы не поднял. Такой ясной была ночь, словно небу потребовалось все неисчерпаемое сияние звезд, чтобы осветить склоненное долу несчастное лицо Хейнера. Куда же луна подевалась? — подумал Томас, словно ему не хватало близкого друга. Он не обернулся. Он был поражен, что у Эллы достало сил сказать, как будто ничего не случилось:
— Спасибо тебе, Томас. Вот и я, Хейнер. — И она обвила его шею руками. В сравнении с отяжелевшим телом ее руки были худыми и легкими. Так как Хейнер и сейчас не поднял головы, она быстро поцеловала его волосы. Оба вошли в дом. Томас подождал, покуда на третьем этаже зажегся свет. До него не донеслось ни звука. Видно, они легли спать.
Наконец он пошел домой, к Эндерсам. Там все уже спали. В его комнате спал Вебер, вчера сошедший с поезда в Коссине. Вебер не храпел, не сопел даже, его одежда аккуратно висела на стуле, тем не менее в эту ночь Томас с особой силою ощутил, что в кровати Роберта Лозе лежит чужой.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
— Даже не верится, — сказала Хельга Бютнер. — Человек наконец-то живет в Западной Германии, а Рейна в глаза не видел! И подумать, что этот человек — я.
— Твои слова, — отвечал Эуген Бентгейм, — сильно отдают Союзом немецких девушек. Видно, и ты в нем в свое время состояла.
Хельга рассердилась и воскликнула:
— А где, скажи на милость, росла твоя очаровательная невестка Нора? Думаешь, только на вилле Кастрициуса? Можешь быть уверен, она не раз участвовала в празднике солнцеворота. Не исключено, что ее папаша и был против. Однако он не был против, когда она вышла за твоего брата, как-никак он был старшим сыном Бентгейма, хоть и носил черный мундир.
— Тут ты права, — сказал Эуген насмешливо. — Он ничего не имел против. Между прочим, в это воскресенье ты только и говоришь, что о вилле Кастрициуса, и, насколько я тебя знаю, тебе жизненно важно посмотреть, какая она внутри, эта вилла, а вот находится она на Рейне или на Эльбе, это тебе довольно
— Но ведь Рейн-то целиком западный, а Эльба — это такая река, и нашим и вашим… Чего ты смеешься? Поговори со мной наконец нормально, как муж должен говорить с женой.
— А как должен муж говорить с женой? — спросил Эуген. Его пронзила мысль: но ведь мы еще не муж с женой. Год назад он безумно влюбился в эту женщину, хотел во что бы то ни стало развести ее с мужем и жениться на ней, несмотря на протесты отца.
Хельга, сидевшая напротив него, придвинулась так близко, что их колени соприкоснулись, она склонила голову на его руку. Хельга была довольно высокой, несколько выше Эугена, а в такой позе могла смотреть на него снизу вверх.
— Я всегда одна, совсем одна, когда ты уезжаешь. Мне нет дела до Рейна, ты прав, и до дома Кастрициуса тоже. Поехать с тобой, вот чего я хочу.
Эуген Бентгейм ответил не сразу. Он медленно гладил ее по волосам. Волосы были вытравлены неровно: где светлые, где темные, а местами рыжеватые. Она чувствовала его руки, его взгляд и думала: хорошо бы всегда чувствовать только любовь и близость…
Когда инженер Бютнер с женой впервые пришел в дом Бентгеймов, Эуген изумился:
— То, что по ту сторону существуют такие крупные специалисты, как вы, Бютнер, и ваш профессор Берндт, мы знали. Но такое чудо, как ваша жена, и в восточной зоне — этого мы, разумеется, предположить не могли.
В тот же вечер, через час-другой, ему уже было не до смеха. Тогда его влюбленность была серьезной. Какое-то время он даже принимал ее за любовь. Во время ужина и после. Он предоставил отцу переговоры с Вольфгангом Бютнером; еще до прибытия Бютнера они решили назначить его заместителем директора института — это был своего рода задаток, как можно было бы выразиться, не иди здесь речь о таких крупных ученых, как Бютнер и Берндт.
В тот вечер Эуген против обыкновения подсел к дамам, желая вдоволь наглядеться на неожиданно возникшее перед ним неописуемо прекрасное создание. Он так часто касался прохладной руки Хельги, так часто представлял себе, если бы она и я… — обычно он считал это уделом глупых юнцов, — что поразился, когда она ушла вместе с мужем. Ему показалось, в ее взгляде таился упрек: почему ты отпускаешь меня?
Вскоре после этого он пригласил ее в лесную гостиницу, в двух часах езды от города. Потом они любили друг друга в соседних городках, в машине и раз даже в бентгеймовском доме, наспех, в воскресенье, когда там не было ни души, даже прислуга разошлась. А ее муж, Вольфганг, сказала она, он у себя в лаборатории. Его возлюбленная вся пропахла хлором.
Да. Но все же… Раньше, когда они появлялись вдвоем, Вольфганг Бютнер и Хельга, все таращили на них глаза. Прекрасная пара. В Коссине или в бентгеймовском клубе люди, глядя на эту пару, изумленно улыбались. Они оба к этому привыкли.
Впервые они встретились в Далеме, в доме двоюродной бабушки Доры Берндт. Школьная подруга Хельги Дора Берндт говорила потом:
— Я никогда не могла себе представить, какой муж тебе достанется. А теперь? Никто другой, кроме Вольфганга, просто немыслим. Как будто бог специально создал вас друг для друга.
В то суровое время, когда Дора носила почту и сводки в укрытие, где прятались Берндт и Бютнер, Вольфганг был ей не слишком симпатичен. Почему? Она и сама не знала. Берндт, вот кто ей нужен. Хотя он был много старше ее и на первый взгляд не так привлекателен, как Бютнер.