Доверие
Шрифт:
— Мой рыцарь!.. — с болью, чуточку завывая, воззвала Галка, рушась на колени возле распростертого тела. Дикки замогильно захохотал, красиво отшвырнул шпагу к стене и бодро взбежал по лестнице, влетел в коттедж, затворив за собой дверь. Пробрался меж танцующих, галдящих друзей к столу, зачерпнул ложку салата, отправил в рот. Я обязательно полечу, думал он, энергично жуя. Сердце его пело, кровь жарко билась в жилах. Обязательно. Среди ста тысяч затеряться одному — плевое дело, пролезу завтра зайцем, мне ли их сторожевую электронику не обмануть, на стартовом поле этом… Плевать я хотел на все. На все, что здесь. Он дожевал,
— …Я уже истек кровью. — серьезно сказал Гжесь. когда Галка осторожно перевернула его на спину. В его глазах опять отражались звезды. — Слишком поздно. Галка сердито сморщилась, подумала и сказала:
— Дурацкое дело не хитрое…
Гжесь, яростно вздрогнув, как от пощечины, попытался сесть, но она с неожиданной силой удержала его и вдруг положила его голову к себе на колени. Он замер, перестав даже дышать, впившись затылком в гладкую прохладу ее кожи, в томительно атласное беспамятство.
— Лежите, рыцарь мой, вы еще очень слабы, — сказала Галка чуть напряженным голосом, держа его за плечи. Он медленно поднял руки и накрыл ее ладони своими.
Стало тихо. Дремотно шумел океан.
— Как здорово, что мы вместе летим, — прошептал Гжесь потом и чуть подвигал головой, гладя судорожно стиснутые Галкины ноги.
— Неудобно? — вскинулась Галка, но он сказал с пронзительной, уже болезненной для ее сердца теплотой:
— Да что ты, господи…
Она помолчала, пытаясь выровнять дыхание. Жаркая, туманящая сознание истома поднималась от сладкой тяжести на коленях.
— Удивительно, что нам так повезло… Завтра летим. Было бы ужасно, если бы кого-то не пропустили или распределили на разные рейсы, ведь правда? — произнесла она чуть дрожащим голосом, и это было признанием.
— Я бы один не полетел.
Она улыбнулась и вдруг спросила:
— Ты правда собирался купаться? А он мгновенно ответил:
— Идем вместе.
И она тут же согласилась:
— Идем.
Он не пошевелился.
— Вот я только полежу еще, наберусь сил после такой потери крови… Она беззвучно шевельнула губами, а потом повторила едва слышно:
— Лежи.
Мерцающие
— Говорят, там жилья не будет хватать первое время… Если мне не достанется, приютишь? Хоть на… — у него перехватило горло, — хоть на несколько дней?
Она резко выдернула свои ладони из-под его, и он тут же испуганно вскочил.
— Дурак, — пробормотала она. — Пень бесчувственный… Если уж я впущу, так потом не выпущу, так и заруби на своем римском носу!
И маленькая Земля, ошалев от счастья и восторга, летела сквозь пустоту пустот, крутясь волчком на одной ножке своей оси. И когда первые лучи пурпурного солнца, торжественно всплывшего над светозарным, радостно распахнутым океаном, выхлестнули из-за горизонта, ударили в берег, и деревья швырнули свои длинные тени на прохладный ковер песка, двум детям казалось, что это Их Солнце, Солнце Их Дня, взошедшее лишь с тем, чтобы дать им видеть друг друга, любоваться друг другом, и это теперь надолго, навсегда…
Глава вторая
Замечу в скобках, что цифры эти я беру совершенно произвольно, во-первых, потому, что я не знаю точных цифр, а во-вторых, потому что, если б я их знал, я бы их сейчас не опубликовал.
Здесь было ватно тихо, среди тяжелых портьер, ковров, мягких кресел, освещенных холодным деловым светом. В кабинет не доносилось ни звука, хотя за стеной была Площадь, где, сдавленный со всех сторон плотными лучами прожекторов, Чанаргван договаривал свою победную речь.
Ринальдо Казуаз тяжело опустился в кресло у старомодного письменного стола. Придвинул к себе диктотайп, но только пожевал сухими губами, и отодвинул вновь. Секунду смотрел на свою маленькую ладошку, исхлестанную синими вздутиями вен. Как некстати, в который раз подумал он. И так уже времени в обрез… Вот он кончит свою речь, и что дальше? Что предпримет наш адмирал?
Медленно растворилась одна из дверей.
— Можно? — спросил осторожный молодой голос. Ринальдо обернулся, но так неловко, что где-то под ложечкой зацепилось нечто, и резкая боль скрючила тело, заставила принять прежнее положение, натужно выпрямиться в кресле, а затем развернуться вместе с ним.
— Конечно, малыш, — произнес Ринальдо, переведя дух. — Я тебя жду. Вошедший юноша удивительно был похож на молодого Чанаргвана — такой же смуглый, жгучий, широкоплечий, с ослепительным взглядом и колючим прицелом горбатого носа. Сын. Сын Чанаргвана и Айрис.
— Здравствуй, — сказал сын.
— Добрый вечер, — ответил Ринальдо. — Ты ужинал?
— Да, спасибо, я перекусил с ребятами. Отец знает?
— Разумеется.
— И все-таки говорит?
— И все-таки говорит. Садись, зачем ты так стоишь… Дахр послушно сел.
— Тебе опять нездоровится? — обеспокоенно спросил он.
— Перестань говорить глупости.
— И… что теперь?
Ринальдо вздохнул и медленно, с усилием поднялся. Дахр сделал движение помочь, но Ринальдо только пренебрежительно шевельнул ладошкой и улыбнулся углом губ. Подошел к двери, приоткрыл, потом закрыл опять, вернулся к столу, потом к стене, нажал кнопки шифра и, подождав секунду, вынул из бара две чашки с соком, прозрачно-желтоватым, кислым и бодрым даже на вид.