Доверься мне
Шрифт:
Страх прошептал, что я никогда не смогу быть равной им.
Страх напомнил мне, что у него есть отдельная квартира, куда он приводит девушек на одну ночь.
Страх кричал мне в лицо, что меня не хватит, чтобы заинтересовать такого мужчину, как Картер.
Страх говорил мне бежать, уйти до того, как он причинит мне боль.
Страх — забавная, непостоянная штука. Он существует для того, чтобы защитить вас, не дать вам пострадать, это яркий неоновый знак, который предостерегает вас от чересчур близкого знакомства, он говорит вам, когда нужно отступить, пока
Дело в том, что мне позволено бояться. Мне позволено сомневаться, и я, черт возьми, могу сказать: «Нет, это не для меня» или «Нет, я не готова». Но Картер стоял там, умоляя меня остаться, поговорить, дать ему чертов шанс, доказать, что он может быть другим. И вместо того, чтобы сесть со своим страхом, поговорить с ним, я дала ему крылья, привязала себя к нему и наблюдала, как он тащит меня за собой. Я позволила этому страху управлять мной, и я ненавижу это.
Но сейчас я не знаю, как этого не делать.
Я не знаю, как рисковать своим сердцем ради мужчины, который никогда не был заинтересован в отношениях. Я не знаю, как открыться настолько перед тем, кто, вероятно, в конце концов, не сможет ответить взаимностью, чтобы сохранить мое сердце.
Я просто… не знаю. Такова жизнь порой.
Я смахиваю слезу со щеки, как только она падает, потому что, несмотря на всю нерешительность, она все равно кажется мне неоправданной. Но каждый раз, когда я читаю записку в своих руках, у меня снова и снова щиплет глаза. Это случается часто, потому что я до сих пор не отложила маленький листок картона, на нем аромат кедрового дерева и цитрусовых. Аромат, который я не готова потерять.
Поэтому я в седьмой раз перечитываю записку.
Оливия,
Счастливого Рождества и Нового года.
Я знаю, что этот год будет самым лучшим, потому что я встретил тебя.
Картер ?
Что добило? Крошечное сердечко, нацарапанное рядом с его именем.
Комок в горле опускается к груди, отчего все вокруг становится тесным и неуютным. Я кладу ладонь на место, что болит, желая, чтобы эта боль прошла, но этого не происходит.
Сдавшись, я любуюсь цепочкой из розового золота в своей руке, позволяя ей скользить сквозь пальцы, как текущей воде. Это не ожерелье, а ремешок для моего школьного пропуска. Хрупкая цепочка через каждые несколько дюймов прерывается маленькими кольцами, инкрустированными бриллиантами, на клипсе висит свисток из такого же розового золота.
Мой большой палец методично проводит по словам, выгравированным на круглой подвеске, соединяющей цепочку с зажимом. На одной стороне написано «Мисс Паркер». Я переворачиваю его на ладони и сквозь быстро возникающие слезы
Но моя любимая часть? Крошечная подвеска в виде хоккейного конька, который болтается рядом со свистком. Этот подарок продуманный и практичный, красивый, а я ушла, оставив его одного в самом начале нового года, хотя он лишь просил меня остаться, довериться ему.
Это не вопрос доверия к его намерениям. Возможно, я не знаю всего его, но я знаю его достаточно хорошо, чтобы понять, что он не врет. Если бы он врал, он бы, наверное, лучше разговаривал с женщинами, а точнее, со мной. На самом деле, если бы он врал, есть большая вероятность, что я оказалась бы в его постели в ту самую ночь, когда мы впервые встретились.
Когда он говорит мне, что попытается, я ему верю. Проблема в том, что я не знаю, можно ли верить в то, что он сможет, что он действительно все обдумал, что за последние двенадцать часов случилось что-то, что кардинально изменило его, что сделало его внезапно готовым к отношениям.
Я не хочу быть девушкой, чье лицо попадет в таблоиды, разлетится по социальным сетям. Не хочу быть той, на которую навесят ярлык и осудят, когда Картер передумает. Сердечную боль и так трудно пережить даже наедине с собой. Я не хочу делать это так публично.
Чудо — это уже то, что мой брат Джереми каким-то образом не узнал, что мы с Картером проводим время вместе. Меня застукали, когда я прижалась к нему на благотворительном празднике, сфотографировали танцующей с ним в темном баре, мое лицо было на гребаном большом экране на хоккейном матче с пятнадцатью тысячью болельщиков, и почему-то единственными, кто узнал об этом, оказались несколько моих учеников, которые быстро поверили мне, когда я сказала, что он мой друг. Джереми ни на секунду не поверит в эту чушь.
Экран моего лежащего на кровати телефона загорается, и я тяжело сглатываю, когда на экране появляется лицо Кары. Она захочет подробностей, которыми я не готова делиться. Поделиться — значит признать, как глубоко я уже влипла, как действовала из страха, и что я не уверена, что смогу все исправить, потому что не уверена, что достаточно смела, чтобы даже просто попробовать.
Кара никогда ничего не боится. Она знает, чего хочет, и добивается этого без раздумий. Хотела бы я быть настолько уверенной в себе.
Я прочищаю горло и подношу телефон к уху.
— Приветики.
— Привет, привет, привет, детка! — слишком радостно для конкретно этого утра. — Ты все еще у Картера? Мы идем к вам. Накинь что-нибудь на себя, — прежде чем я успеваю вымолвить хоть слово, она хмыкает и продолжает. — И не пытайся сказать мне, что ты не играла с ним в грязные игры. Твои намерения были написаны на твоем лице, когда ты прыгала в его постели, говоря о том, что ты «просто собираешься поспать», — клянусь, я вижу, как она ставит воздушные кавычки вокруг этих последних слов.