Доверься, он твой
Шрифт:
– Ну что, домой? Счастливо. А за Фильку не переживай. Он от этого только здоровеет. И за мужиков, когда они орут, тоже. Знай: когда орут, заземляются. – Он засмеялся.
Сколько же она еще не знает о жизни такого, что известно другим! А сколько того, что другим неизвестно!
Ее жизнь, думала она, складывается из странных кусков. Как будто лепится из разных людей – умных и не очень, знающих что-то неведомое и не знающих известное всем. Она чувствовала себя старой, взрослой, юной и ребенком. Этот внутренний хаос утомлял, ей хотелось стать
И кажется, она начинает понимать все отчетливее – это может сделать один человек. Вадим.
Он рассказывает ей, какая она, а она удивляется. Никогда не думала, что у нее самые красивые в мире руки. Они казались большими и неухоженными, с короткими пальцами. Вадим сказал, что у нее самые красивые в мире руки. Она посмотрела – и правда, ничего себе. Он сказал, что у нее самая изящная стопа, а она думала, что все видят, как выпирает косточка на большом пальце. Всегда видела только ее, стоило взглянуть на правую ногу.
Она усмехнулась. Он сказал, что у нее самая тонкая в мире талия, самая нежная кожа и много чего еще...
Неправда, что мужчины любят некрасивых. Они любят только красивых. Потому что красивыми становятся от любви. Глупый вопрос «Да что он в ней нашел?» задают те, кого никогда не любили. И кто сам не любил. Не любил – значит, никому не рассказывал, какой он умный, красивый, самый лучший...
30
Ксения Демьяновна вздохнула, оперлась на грабли, которыми сгребала скошенную траву на лужке. Никогда прежде не предполагала, какое приятное и увлекательное занятие – косить траву литовкой – старинным крестьянским инструментом. Она пробовала триммером, но он слабак на фоне обычной деревенской косы.
Все оценивается с той позиции, на которую встанешь. Взять ее. Если говорить о чувстве, которое она испытала с Вечным Другом, после чего родился Федор, то это счастье.
А чем рождение Федора стало для Катерины? Обвалом всей жизни.
Она сделала еще несколько плавных гребков, теплый, нагретый солнцем запах волглого после утренней росы сена успокоил сердце. Болезнь, не она первая заметила, меняет человека. Особенно тяжелая, она дает ему что-то вроде второго шанса – проживи по-другому.
Ксения Демьяновна думала, что если бы не болезнь, да еще такая суровая, как сложились бы ее отношения с Катериной, с Федором, даже с Вечным Другом? Наверное, она всех бы оттолкнула от себя, а закончила дни, как старушка, которая недавно умерла. Она разучилась говорить, а значит, до этого – мыслить и чувствовать. Это означало голод души. Потом разучилась есть. А это означало голод тела. Всему конец.
Когда ее жизнь в Доме на Каме только начиналась, когда Ксения Демьяновна металась между здоровьем и нездоровьем, она казалась себе похожей на яйцо, из которого вылупилась Катерина. Скорлупа разбилась, потом она долго склеивала ее, а много позже из нее вылупился Федор.
Несколько дней она жила с этим видением, не в силах объяснить самой себе,
Катерина привозила лекарство, она смотрела на свою дочь, испытывая странное раздражение. «Это ведь из-за тебя, – хотела она сказать, – я, твоя мать, рассыпаюсь. Почему я – развалина? А если так, ты обязана меня снова соединить...» Она не хотела видеть Федора, потому что он казался ей тем, кто окончательно разрушил ее.
Но позднее, когда лекарства заставили здоровые участки мозга взять на себя нагрузку тех, что сдались накату жизни, как говорила она себе, она взглянула на события иначе. Ее гневный протест, вспыхнувший против дочери и сына, – естественная реакция.
Потом она увидела, чем обернулась для Катерины ее взбалмошная жизнь, в которой она устраивалась так, как хотела. Мать и дядя, а не она занимались Катериной, а когда появился Федор, то дочь занималась им.
Она должна просить у Катерины прощения, а не злиться.
Но дочь приобрела опыт, внезапно прорезался голос – ага, здравомыслящей гусыни, пришло на ум. Не случайно на лужайку устремились гуси, которых в этом сезоне купил доктор Верхотин. Гусята подросли благодаря неустанным заботам обитателей Дома.
Катерина могла бы приобрести опыт, воспитывая собственного ребенка, укорила себя Ксения Демьяновна. От Игоря? Внезапно изнутри поднялось возмущение. Да она рада, что из-за ее болезни недолгий муж дочери исчез! Потому что ничего хорошего не вышло бы из брака.
Она положила грабли и пошла за вилами, чтобы соорудить стожок из собранной травы. Доктор Верхотин сказал, что собирается купить для Дома очень породистую козу.
Ох, этот доктор Верхотин, знал бы он, что такое для них этот Дом! Разве могла бы она обдумать свою жизнь так, как здесь?
И не только обдумать, а выстроить план, за который великий испанский архитектор Антонио Гауди принял бы ее в число своих учеников. Он считал, что в природе нет прямых углов, все линии плавные. В ее конструкции тоже нет ни одной прямой – все кривые, все гибкие.
Ксения Демьяновна посмотрела на часы. Три часа дня. Лучше уйти с солнца. Огляделась вокруг. Невесть откуда приплыла синяя тучка, поработала своей небесной лейкой и уплыла. Ксения Демьяновна тряхнула волосами, сбрасывая капли. Они слетели с головы, но едва ли достигли земли – испарились в дороге.
– Де-ву-шка! – услышала она голос. «Кого-то зовут», – пролетела мысль со скоростью минувшей тучи. – Девушка! – Уже ближе. – Вы не видали, тут где-то старушка была... – Ксения Демьяновна повернулась. – Ой! – Белая рука молоденькой монашки метнулась ко рту. Глаза ее стали круглыми. – Спаси Господи, – прошептала она. – Я вас не узнала, Ксения. Прощения прошу.
Ксения Демьяновна улыбнулась:
– Да за что же просить? Ты мне такой комплимент сделала, сестра Ирина.
Она была новенькая в их Доме. Пришла на смену самой старшей, которой уже не по силам работать с больными.