Дойти до ада
Шрифт:
Встать ему они уже не дали.
22
…Подлости он людям не прощал. Никогда не мог понять, что заставляет многих подличать всю свою жизнь?
Тренер ему сразу намекнул: придется уступить. Еще в гостинице, когда приехали на первенство. Мол, так и так, что нам с тобою, дескать, «Юг России»? В этом году мы первенство не завоюем, знаешь сам. Попрыгаешь, покажешь технику, продержишься три раунда, коронный свой прибережешь, высовываться сразу с ним не надо. Пусть
«Они тебя потом в такие жернова запустят, через такую жеребьевку проведут, ни на один чемпионат не попадешь. — Тренер наклонился к самому уху Климова: — Вечный бой со своей тенью. Из тебя на ринге отбивную сделают, пока залезешь на еще одну ступень. А твой соперник — хлопец именитый: мастер спорта. Ему и прочат первенство России. Сто четырнадцать боев — сто восемь выиграл. Не то что у тебя. Из сорока восьми боев — чуть больше половины. Даже если ты его побьешь, — Иван Антонович поскреб себе кадык, — ты в лучшем случае получишь кандидата, ну, может быть, еще наметят в сборную, а у Плахотина все это уже есть. Его на другой уровень выводят».
У тренера был перебит нос и шрамы по всему лицу.
— Парень ты с чутьем, настырный, у тебя все еще впереди… а бокс… не век же лазить под канаты.
Климов резко втянул воздух сквозь зубы. В раздевалке пахло йодом, новой обувью и духом фаворитства.
Как Иван Антонович и предсказал, ему «подсеяли» Плахотина. Ветер дует в одну сторону, а айсберги движутся в другую. Подводные течения сильнее ветра.
Федерация бокса несла в себе признаки океанического происхождения. За Плахотина кому-то могли дать заслуженного, а за Климова?.. Он был слишком «темной лошадкой», чтобы на него поставили.
Пришлось настраивать себя на поражение.
Что ни говори, он волновался. Все казалось, что «боксерки» расшнурованы: нет-нет да и поглядывал на них.
Ему достался красный угол.
— Не дай насесть. Все время уходи, — втолковывал Иван Антонович. — Танцуй, танцуй, и на прямых. Кружи.
Климов только головой кивал да подпихивал перчаткой шлем к затылку.
«В синем углу ринга, — голос комментатора был насморочным и протяжным, — мастер спорта Зиновий Плахотин».
В темноте трибун замелькали, как ночные бабочки, летящие на свет, хлопки, ладони, лица.
Климов старался не смотреть в тот угол, где раскланивался фаворит спортивного Ростова.
«…серебряный призер чемпионата, — гундосил комментатор. — Тренирует его двукратный… обладатель кубка…»
Заревели, заревели! Титул — полпобеды. А вся Европа меньше России.
«В красном углу… — Климов напрягся. — Перворазрядник…»
Все же прозвучало с издевкой. Засвистели. Ждут избиения младенца.
Климов надеялся, что комментатор скажет: «В четырнадцати боях одержал победу нокаутом», но ничего подобного не услышал.
Судья на ринге развел руки. Приглашал к началу боя.
Климов бросил взгляд на тренера, но Иван Антонович повернулся к боковому судье, что-то показывая тому на пальцах. Ткнулись перчатками.
Оп! Климов чуть не принял правостороннюю стойку. Интересно, заметил Плахотин? Вряд ли. Счел за обман или крайнюю степень волнения. У соперника из-под шлема выглядывала челочка патриция, глаза серо-стальные. Он сразу попытался достать Климова коротким ударом в челюсть. Промахнулся.
«Заморишься, — отпрянул Климов. — Костолом».
На ринге было жарко от навязанного темпа и софитов.
Плахотин был «рубака». Бей меня, а я тебя. Климов уходил, подныривал, кружил. Держал противника на расстоянии.
«Что он так спешит? — думал Климов. — Поспорил, что уложит в первом раунде? Решил большие деньги загрести? Не терпится никак?»
— Ты кто? — Плахотин приблизился настолько вплотную, что изо рта его пахнуло.
Рефери раскинул руки:
— Брэк!
Плахотин отвалил.
Климов про себя отметил, что ноги у любимчика тяжеловаты, отстают, а вот руками работает отменно.
Послышалась скороговорка тренера:
— Щелчок, укол и уходи.
Климов кивнул. Дескать, услышал. И еле уклонился от удара в лоб.
— Ты, сука, кто?
Климов сделал вид самый невинный.
— Что, зубы жмут? — наседал Плахотин.
Рефери опять прикрикнул:
— Брэк!
Любимчик бросил корпус влево, вправо, влево, — на какое-то мгновение закрыл собою Климова от надоевшего судьи на ринге.
— Ци-к!
В глазах у Климова слюна. Едучая, слепящая, паскудная. Черно и жутко. Неужели плюнул?
— Хэк!
«Да у него удар — полтонны! — засквозило в голове у Климова. Ему стало душно, липко, тесно. Как будто на голову с размаху насадили глухой мотоциклетный шлем. — Пропустил».
Рефери смотрел Климову в глаза, а он не мог их разлепить.
«Четыре, пять… Руки у пояса… на уровне груди…»
Потускневший на время свет софитов становился ярче, но в голове все еще плыл медный звон.
«Пропустил. Ну, сволочь! — Климов широко раскрыл глаза. — Только бы не прекратили бой».
Пол еще дрожал, но рефери скрестил перед собою руки:
— Бокс!
Удар слева, справа. Климов увернулся, но глаза предательски слезились.
— Бе-е-ей!
— Клади в середку!
— По моргалам!
Казалось, что от криков рухнет потолок.
— Зю-ня-ааа!
Рев отламывался от трибун, как скальный монолит от взорванной горы, но Климов все-таки успел под конец раунда красиво замочить в челюсть любимчику.
Когда расходились, он краем глаза уловил, как у того ослабленно-безвольно чиркнула перчатка по бедру. Еще в свой угол не дошел, а уже размяк.