Дойти до ада
Шрифт:
— Ну, я сейчас шахту ей раскурочу… Дойки оборву и жрать заставлю.
Такого бешенства в глазах Климов не видел. Дернулся и получил по скуле.
— Не взыщи.
Не глядя на Медика, Чистый сгреб Юлю за шиворот и выпихнул из кабинета.
— Пошла, курва!
«Медик обменял меня на Юлю. Почему? Что ему надо? Что задумал?» — Климов прикрыл веки.
Жуткий женский крик прервал его мысли. Климов посмотрел на Медика. Тот — на него.
— Все ясно?
В голосе слышалась уверенность в себе и в своих действиях. Медик разогнал рукой слоистый
— Теперь ты мой. Не говорю, что наш. Спешить не буду. Но своей жизнью ты обязан мне. Уже в психушке я тебя лелеял. Учил разуму. Оберегал от Шевкопляс. Иначе она, ведьма, выцедила бы всю твою кровь… по капле…
Климов понимающе кивнул:
— Редкая стерва.
— Исключительная, — согласился Медик. — Серости нам не нужны, сам понимаешь. — Он затянулся сигаретой, помял мочку уха пальцем, выдохнул вверх табачный дым. Показывал, что настроение у него отличное. Все движется по плану, приближается к цели.
— Мы с тобой одни, — сказал он дружелюбно Климову, — поэтому я откровенен.
— В чем?
Климов язвительно скривился, склонил голову.
— Во всем, — ответил Медик. — Я тебя давно и хорошо знаю. Научился понимать тебя, и ты мне нравишься. Как личность редкая, неординарная. Беда твоя в том, что ты умный. А умные других считают дураками. Поэтому не я в твоих руках, а ты в моих. И так будет всегда.
— Посмотрим, — сказал Климов.
— Разумеется, — не стал с ним спорить Медик. — Поживем — увидим. По крайней мере, у своих, — он ткнул пальцем наверх, — ты числишься как наш. Я тебя сдал. Спалил. Называй, как хочешь. В общем, действуешь ты согласно нашим планам. — Он впервые улыбнулся. — Заминировал въезд в город, взорвал скалы, начисто отрезал городок от мира. В лоб теперь нас не возьмешь. Мы в кольце гор. А сбрасывать на нас десант — пустое дело.
— Почему? — обескураженно пожал плечами Климов. — Вполне возможно. — Он уже злился на себя за «маленькое шоу».
— Потому, — ответил Медик. — Думай сам. Если они, — он снова показал наверх, — пойдут на это…
— Запросто.
— …мы взорвем штольню.
— Аммонал?
— Зачем? Взрывчаткой ты уже распорядился. Взорвем газ.
Глаза у Медика стали пустыми.
— Какой газ? — не понял Климов.
— Самый настоящий. Боевой. Почти такой, каким ты накачал пакет и отравил парня. — Взгляд Медика стал жестким, беспощадным. — Удушающий газ. «Си-би-зет». Знаком с таким?
Климов пытался понять, каким образом в бомбоубежище или в восьмую штольню попали цистерны с мгновенно действующим смертельным газом. Он потер ушибленное колено, тяжело вздохнул. Десантный «камуфляж» с него сняли, он сидел в своем костюме, без ботинок, босиком. Галстука не было. Брючного пояса — тоже. Нащупав в кармане платок, вытер лицо. Все это он проделал вяло, равнодушно, безвольно.
Сигарета в пальцах Медика дотлела, и он прикурил новую.
— Хороший газ. Двадцать секунд агонии, и все. Спасибо партии.
— На понт берешь, — вяло ответил Климов. —
— Верно, — протянул Медик. — В идеале так. Но где он, идеал? Союз распался…
— Развалили.
— Это сути не меняет. Главное, что его нет. И все, что было раньше, более не существует, не работает, не действует. Законы, порядки, инструкции… Россия с голой задницей, а ты мне про какую-то секретность, подчиненность, согласованность… херня на постном масле! — Медик стряхнул пепел и швырнул пустую пачку в угол. — А вывезли эти газгольдеры сюда пять лет назад…
— И запрятали в рудник?
— Да, в восьмой штольне.
— И никто не охранял?
— Нет, почему же, — снова затянулся сигаретой Медик, — охраняли. Но уже не так, как было раньше. Всего один пост.
— Дублированный или ординарный? — потирая сердце, глухо спросил Климов и почувствовал, что в нагрудном кармане пиджака что-то есть, кроме бумажника.
— Конечно, дубль. Но подчинен уже не ГРУ, а эмвэдэ; сплошная лажа. Так что никаких проблем. Взяли жену с ребенком одного из постовых, он и увял. Тревогу поднимать не стал. Сказал, где код замка.
— И где он? — спросил Климов. Он припомнил, что лежит в его кармане.
— Постовой?
— Нет, код.
Такого хохота Климову давно не приходилось слышать. Медик всхрапывал, постанывал, сгибался пополам и грохотал голосовыми связками.
— Ох ты, злыдень! Уморил до колик. Ха-ха-ха! Пошел по следу.
Климов сидел молча.
Отхохотавшись, Медик встал, неспешно подошел к большому сейфу, вставил ключ и открыл дверцу.
— Вот он, код. Иди, взгляни.
— Т-ты что, с-серь-езно?
Климов внутренне оторопел. Даже почувствовал симптомы заикания. Так дети, внутренне робея перед школой, начинают вдруг сюсюкать и неправильно произносить слова. Прощание с беспомощностью тела и косноязычием души, чтоб легче было в будущем не чувствовать себя большим, разумным, сильным. Чтоб у черты небытия, у края смерти предстать ребенком, который проживает в памяти прошедшую жизнь, нисколько не испытывая страха перед смертью: человек защищается от нее памятью.
Приглашение взглянуть на код значило многое, и, прежде всего, жест Медика таил в себе смерть. Если тайну знают двое, это уже не тайна.
— Ну, чего же ты? Иди… — Медик приглашающе повел рукой. — Смотри. Запоминай. Я разрешаю.
Нотки садизма прозвучали в его тоне. Любил санитар Сережа держать головы больных, когда на них накладывали электроды. Обожал видеть страдания, мучения, маску смерти.
«Если встану, он меня убьет, — вжался в кресло Климов. — Или отдаст Чистому на растерзание».
— Я пас, — развел руками Климов. — Мне это до лампочки.
— Увял?
— Хочу пожить.
— Похвально, — сказал Медик, но в его горячем одобрении сквозило больше сожаления, чем похвалы. — Не хочешь много знать?