Дойти до ада

Игнатьев Олег Геннадьевич

«Только бы штык выдержал», — почувствовав, как завибрировала сталь, подумал Климов и колоссальным напряжением всех своих сил продвинулся еще немного вперед. Миновал трещину и жуткий зев провала. В самый последний момент штык соскользнул, его рвануло вбок, но Климов резко подтянул к животу ноги, перевернулся на спину и уперся ботинком в стену лаза. Автомат он чудом удержал в руке, даже не понял, как это случилось. Оттолкнувшись ногой и штыком от стены, отполз от гибельного места, перевел дыхание.

Дальше камней было меньше, но трещины встречались, правда, уже не такие большие, как первая. Спасало и то, что

вентиляционный ход, по которому двигался Климов, весьма заметно сузился, и он, преодолевая участок очередной трещины, сам превращался в распорку: ногами и руками упирался в стены и так продвигался дальше. Тело слушалось, и это радовало. Мешала только резь в глазах от пыли и от напряжения. Да еще частые завалы, которые он разбирал. Пальцы кровоточили, а сорванные ногти беспощадно ныли.

Расчистив очередной завал, Климов вытянул ноги и попытался дать измученному телу отдых.

Часы показывали четверть пятого. Перед глазами плыли круги.

Хотелось пить.

«Если я и дальше буду продвигаться столь же медленно, я никогда не выберусь отсюда», — измотанно подумал Климов и впервые пожалел себя. Ему хотелось сделать то, что он задумал, но обстоятельства были против него. Держа взрыватель у сердца, он превратился в камикадзе, в фанатика-самоубийцу.

Климов давно мог выбросить взрыватель. Имел на это право. Но не сделал это. Не избавил свое сердце от опасного соседства, хотя пальцы и нащупали уже взрыватель.

«Оставь, — холодным тоном сказал он сам себе и укоряюще добавил: — Мы не в «поддавки» играем, а в «пятнашки».

Метров через десять он опять был вынужден остановиться. Вентиляционный ход раздваивался. И, соответственно, сужался. Один лаз резко поднимался в гору, другой уводил в сторону. На ощупь оба были рукотворными. Выдолбленными под землей сверлами, взрывчаткой и отбойными молотками.

Упершись в развилку, Климов задумался. Легче сосчитать спицы в катящемся колесе, чем определить, какой ход верный — уводящий сразу под Ястребиный Коготь, к «каменному столу».

Закрыв глаза, Климов снова представил карту-схему, мысленно определил, где он находится. Той развилки, у которой он застрял, на схеме не было.

«Ловушка, — обожгла мозг страшная по своей сути мысль, — начало лабиринта».

Худшего нельзя было придумать.

Сдвинувшийся пласт горной породы, просверленный людьми в десятках мест гранитный монолит спутал все карты. Поменял местами ходы-выходы, нарушил логику подземных разветвлений.

Климов уронил голову на руки и застонал.

Сознание решительно подсказывало выбросить взрыватель и не мучиться больше над выполнением своего плана. К черту эту спешку, эту страшную необходимость быть на нужном месте в нужный час! Воля и мужество впервые в жизни дали слабину. А часы так беспощадно-мерно, так легко отсчитывали время, что можно было взвыть от своего бессилия. Климов никак не мог определить, куда ползти: в сторону или же вверх. Ему казалось, что оба хода приведут в тупик. Выбора не было. Землетрясение его похоронило.

Поддавшись сумрачной игре воображения, он ощутил на своем горле пальцы, спазм страха и пронзающего ужаса.

— Господи, помоги мне! — прошептал Климов и перекрестился. Неведомая доныне часть его существа молила о спасении. К горлу подкатил комок, и навернулись слезы.

Через некоторое время удушье отпустило его шею, Климов

перевел дыхание и пополз в лаз, который уводил в сторону.

Спустя полчаса Климов ощутил легкий сквозняк. Измученный предельным напряжением, с неимоверно учащенным пульсом и прерывистым дыханием, полуживой от душной тесноты неведомого лаза, он нашарил пальцами скобу, вмурованную в стену, и понял, что он держится за нижнюю ступеньку лестницы. Желоб лаза круто поднимался вверх.

Сознание того, что выход близко, придало Климову решительности и ускорило все его действия.

Если в человеке живет жажда жизни, он вынесет любую боль, любое испытание.

Поднимаясь по скобам, Климов боялся одного: что выберется на поверхность перед Ястребиным Когтем, в стороне от каменной площадки, на которой должен быть Зиновий. Тогда придется лезть на скалы, а силы его были на исходе.

Вскоре вентиляционный лаз расширился, и Климов снова почувствовал легкий сквознячок. На какое-то мгновение он даже потерял сознание. Вцепился рукой в скобу лестницы и прислонился к ней щекой. Дышал он с присвистом, надсадно-тяжело, дрожа всем телом. Ему все больше не хватало воздуха. Казалось, что еще несколько минут, и сердце остановится, не выдержит удушья, темноты и напряжения сил.

Последним усилием воли Климов заставил себя подтянуться повыше, глотнуть влажного воздуха.

Расшатанная ржавая лестница, приваренная к металлическим штырям, торчащим из стены, ходила ходуном.

«Если сорвусь, уже не встану, — обреченно подумал Климов и уперся головой в тупик. — Я на пределе».

Если бы не влажный холодок, который он почувствовал своим лицом и грудью, Климов бы отчаялся, подумал, что уперся в стену. Он поднял руки и пальцами нашел узенькую щель над головой. Нащупал камень и, напрягшись, сдвинул его в сторону. Выход был найден. Зловещее безмолвие туннеля осталось позади.

Над головой было небо, сыпавшее мокрым снегом и дождем, прохладой и ощущением жизни.

Часы показывали пять минут седьмого.

И все же утра не было. Была осенняя ненастная ночь, замешанная на дожде со снегом и предзимнем глухом ветре, раскачивавшем кроны горных вязов. От свежего воздуха и чувства свободы немного закружилась голова, и Климову вдруг показалось, что утро было таким же мрачно-угрюмым, как и горы, как отвесные скалы Ястребиного Когтя за спиной Климова.

«Нет, все же кто-то помогает одиноким», — с благодарностью в душе подумал Климов и выбрался наружу. Судя по тому, что скалы были за спиной, а горная вершина уходила дальше вверх, он выбрался к нужному месту. Где-то впереди была площадка.

Климов потер виски, вдохнул прохладный ночной воздух и в этот миг услышал журавлей. Крик их был таким сиротским, отчаянным, что он невольно запрокинул голову.

Поднял глаза и вдруг увидел их — этих предвестников утраты. Они расталкивали крыльями промозглый мрак у него над головой, а он, вцепившись в сдвинутый им камень, не мог понять, о чем они кричат. Они взывали к своему неведомому богу, и Климову казалось, будто кто-то звал его несчастным журавлиным плачем.

На голове зашевелились волосы, ему показалось, что он слышит плач и стоны душ расстрелянных заложников. И в том, что он коснулся тайны мира, убеждала неожиданно сгустившаяся темень. Горы исчезли, их уже нельзя было увидеть. Все поглотила кромешная тьма.