Дойти и рассказать
Шрифт:
– Понял…
– Вижу, что понял, иначе не сидел бы здесь. И ты бы не сидел, – он повернулся к Шалве. – И не морщился бы на свой бок. Ладно, вам хватило одного урока. Давайте думать, как уберечь от него других.
Думать и вспоминать, в тонкостях и мелочах, пришлось много и мучительно, но Николай получал от процесса искреннее удовольствие – если испытываемое им сложное чувство можно было так назвать. Это было именно то, к чему он стремился все последние месяцы. Разговор наконец-то двинулся в нужном направлении, и невнятное мычание становилось всё более редким, а ответы на короткие и требовательные вопросы остальных включившихся в разговор фээсбэшников – всё более ясными. Не получив от студентов ответа на главный вопрос, «москвичи» явно намеревались теперь обложить таинственного офицера-предателя со стороны его чеченских друзей.
– Это периметр усадьбы, – Николай набрасывал короткие карандашные штрихи на желтоватом листе, уточняя свой предыдущий чертёж. – Форма двора почти трапециевидная, ворота и калитка глухие, из хорошего железа. Забор метра в два, деревья растут почти вплотную, но ветки не очень крепкие, так что по ним не заберёшься. Дом расположен метрах в десяти от самих ворот, вход-выход один. Ребят – то есть нас – держали в подвале, вот так…
На отдельном листе он набросал схему внутренней планировки первого и подвального этажа.
– Автоматчик с собакой к дому «приписаны», на развод по работам приходят человека три или четыре, плюс всегда ещё несколько по соседству оказываются.
– Автоматчик – это который Андарбек? Угу… – «Гиви» что-то соображал, глядя в потолок. – А собака одна?
– Одна, – кивнул Николай. – Но зверюга ещё та. Кавказский овчар, размером с хорошего волка. И с шерстью как у барана. Ножом такую убить невозможно, в шерсти застрянет.
– Ножом – это ты Резуна начитался… Собак обычно стреляют, а не режут. А странно, что всего одна собака, а, ребята?
– Чистили уже… – рассеянно заметил один из фээсбэшников.
– В том-то и дело, что хорошо не чистили уже давно. А собак не развели почему-то. Интересное место, этот Биной… А Андарбек – это «сильный», так?
Уже отвлёкшийся было на чертёж, Николай поднял голову.
– Я думал «сильный» – это «дуккаа».
– «Дуккаа» или, чаще, «шортта» – это, скорее, «много». К тому же у имён собственных другие принципы… А что, много знаете? – «Гиви» посмотрел по очереди на Николая и Шалву и на мгновение оглянулся на своё начальство. Николай машинально перевёл взгляд вслед за ним.
– Да нет, какое там много… Так, на уровне «Ху джу хар? Кха че ху джу?»… (Что это? Как тебя зовут?» (искам, чеч.)
– Бамбурбия, киргуду… Евгений Евгеньевич, – в тон ему ответил старший москвич. – По-английски у тебя лучше получалось. More practice. («Больше практики» (англ.).
– Да какой там practice… Лучше не надо…
Николай едва удержал готовую выползти из лопаток дрожь. Практиковаться и дальше в этом чудовищном языке ему не хотелось совершенно.
– А ты? – Евгений Евгеньевич повернулся к грузину. – Ах нохчийн мотт баййси? («Ты говоришь по-чеченски?» (чеч.)
– Биакск ма биллах… Суун нохчийн мотт дак ксиа'а… («Простите меня… Я не говорю по-чеченски» (искаж. чеч.).
Фээсбэшники смотрели на них, чуть ли не открыв рты.
– Неплохо, – сказал кто-то. – Вот тебе и студенты.
– Нет, – Евгений Евгеньевич покачал головой. – Это так, милиционеров впечатлить у себя в Ленинграде. Здесь такой уровень не пройдёт. Гиви, тебе как?
– Не слишком. – «Гиви» выразил на лице соответствующую ответу мимику. – Произношение хромает, а то бы…
– Во-во… – Евгений Евгеньевич сделал сложное движение нижней челюстью, на мгновение став похожим на мрачного крокодила. – Ребята, небось, думают, что им выдадут по ранцевому огнемёту и поставят во главе колонны воинов-освободителей. Думаете?
Николай на мгновение покосился на товарища, но отвечать первым, по всей логике, нужно было ему.
– Не особо, Евгений Евгеньевич. Извините, это, может быть, стыдно говорить, но меня от одного предположения, что туда надо будет возвращаться, в дрожь бросает. Я знаю, вы и не такое видели, но мне… – он помолчал. – В общем, чтобы вытащить ребят я пойду, потому что надо. Но мне страшно. Извините.
Все помолчали. Шалва тоже ничего не сказал, только чуть толкнул ободряюще в плечо.
– Страшно, не страшно… – протянул старший фээсбэшник после короткого молчания. – Если совсем не страшно, это тоже плохо. Не тебе, так другим… Хм-м…
Он похмыкал и покряхтел, вроде бы ничего не изображая на лице, но всё равно заставляя остальных молчать в ожидании.
– Идти вам никуда, конечно, не придётся. Кому надо, тот сам сходит. Но вот подумать побольше не мешало бы. Кто в деревне, кроме самого Усама, знает в лицо этого подполковника?
– В автобусе был водитель, Семён. Лейтенант проверял документы и у него тоже. – Николай посмотрел на Шалву вопросительно, и тот кивнул, дополняя:
– Сказал, что из совхоза «Чернореченский». Всю жизнь, мол, там проработал. Это в итоге враньём оказалось, но лейтенанта документы устроили.
– А самого водителя мы ни разу и не встречали с тех пор, да и автобуса тоже не видели.
Николай сам удивился только что осознанной детали – почему-то странность этого ему до сих пор в голову не приходила.
– Ещё были двое бойцов, которые подполковника и встретили на машине: Анзор и Турпал. С ними и кто-то третий был, но он у машины остался, когда подпол пересел, и кто это был – так и непонятно.
– Давайте теперь про них…
Со словесными портретами жителей Биноя дело пошло немного легче, чем с портретом самого подполковника, а с описанием Турпала было совсем легко – слишком уж хорошо он запомнился каждому.
– Высокий, за сто восемьдесят пять, вес под девяносто, очень быстрый. Двигается всё время на ускорении, но при этом возникает ощущение, что совсем не торопится. Не знаю, как это объяснить… Просто каждое отдельное движение у него – как у дискобола, раскручивающееся, а всё вместе получается спокойно и мягко. Хотя и быстро. Не знаю…