Дождь для Джона Рейна

Эйслер Барри

— Может, сначала связать?

— Когда кого-то связываешь, тоже остаются следы. Даже если он не сопротивляется.

— А он будет сопротивляться.

— А ты как бы поступил?

— Сначала убить?

— Возможно. Но рискованно. Изменения в теле после смерти проявляются быстро. Застывает кровь. Падает температура. И следы удара на мертвом теле и на живом далеко не одинаковы. Эксперт увидит различия. Кроме того, все равно придется беспокоиться насчет установления настоящей причины смерти.

— А если бы он был без сознания?

—

Я бы предпочел этот вариант. Хотя, если клиент без сознания, придется тащить его как труп. А маневрировать с мертвым грузом в семьдесят, а то и сто кило нелегко. Плюс, если ты вырубишь его с помощью наркотика, скорее всего он обнаружится в крови и после смерти.

— А как насчет алкоголя?

— Если он будет пьян настолько, чтобы отключиться, считай, тебе повезло. Многие самоубийцы напиваются, прежде чем спустить курок, то есть в этом ничего подозрительного не увидят. Но как ты заставишь парня накачаться до бесчувствия?

Он кивнул:

— Содержание алкоголя в крови тех двоих было достаточно высоким, чтобы вызвать потерю сознания.

— Может быть, так и есть. Или нет. В этом-то вся прелесть.

— Инъекция?

— Возможно. Но если ввести достаточно алкоголя, обязательно останется заметный след от укола. Плюс в крови есть алкоголь, а остатков, скажем, «Асахи супердрай» в желудке нет. Нехорошо.

— Женщина или еще кто-то подливает крепкий напиток и заставляет его выпить больше, чем он способен выдержать?

— Такое может сработать.

— Как бы ты это проделал?

— Гипотетически?

Тацу посмотрел на меня:

— Разумеется.

— Гипотетически я попробовал бы подобраться к объекту поздно ночью, когда меньше всего людей. Возможно, сделал бы это у него дома, если бы точно знал, что он один, а также имел бы надежное средство попасть туда незамеченным. Я бы переоделся вахтером, потому что на вахтеров никто и никогда не обращает внимания, оглушил бы его рукояткой пистолета, сунул в тележку, какие используют в прачечных, или в большой мусорный контейнер на колесиках — что найдется поблизости. Застелил бы контейнер чем-нибудь мягким, чтобы избежать ушибов, которые нельзя будет связать с падением с крыши. Пришлось бы каждые пятнадцать секунд или около того грохать его по голове, чтобы лежал тихо, хотя, если людей вокруг нет, это не сложно. Доставил бы клиента на крышу, перекатил через бортик и столкнул вниз. Так бы сделал я. Гипотетически.

— Что бы ты подумал, если бы обнаружил маленькую полоску пластика, зацепившуюся за ремешок часов жертвы?

— Что за пластик?

— Пластиковая пленка. Толстая. Типа рулонной, которую используют для упаковки мебели и других больших и недешевых вещей.

Я знаком с несколькими возможностями использования такой пленки, но на пару секунд задумался.

— Твой киллер накачал жертву допьяна. Как — пока оставим. Потом он завернул его в пленку, чтобы не запачкать во время переноски. Подтащил к краю крыши, взялся за край пленки и сильно толкнул. Жертва выкатилась из рулона и полетела вниз. Очень изящно.

— Если только каким-то образом часы жертвы не зацепились за пленку.

— Все возможно.

— Еще был свидетель. Коридорный из гостиницы, где убили одну из жертв, работавший поздно ночью. В три ночи, как раз в то время, когда, по мнению эксперта, произошла смерть, он обратил внимание на швейцара, который поднимался в лифте с большой тележкой. Все произошло в точности так, как изобразил ты.

— Он описал этого человека?

— Детально. Изуродованная левая щека — со времен занятий муаи-таи. Странные шрамы на другой щеке, под глазом. Скорее всего от укуса собаки. «Страшное лицо», — сказал коридорный. Очень точно.

— Такой швейцар в гостинице не работает?

— Конечно, нет.

— Что случилось с коридорным?

— Исчез.

— Убит?

— Скорее всего.

— И это все, что у вас есть?

— Есть еще две подобные смерти, но не в Токио. В каждом случае — член семьи ключевых фигур парламента. — Тацу стиснул и разжал челюсти. — И один ребенок.

— Ребенок?

— Да. Никаких эмоциональных или каких-то других проблем в школе. Никаких известных причин для самоубийства.

Я слышал, что Тацу потерял маленького ребенка. Хотел спросить его об этом, но не стал.

— Если смысл этих смертей — предупредить боссов, — заметил я, — то сделано слишком тонко. Если босс сочтет, что это самоубийство, вряд ли его поведение изменится.

Он кивнул:

— У меня была возможность опросить каждого из этих боссов. По их словам, к ним никто не обращайся с намеками, что эти смерти не результат самоубийства. И оба лгут.

У Тацу нюх на такие вещи, и я поверил его заключению.

— Удивительно, что ты не заподозрил моего участия в этом деле, — сказал я.

Прежде чем ответить, он сделал паузу.

— Мог бы. Но, хоть я и не знаю, как ты обстряпываешь свои дела, зато хорошо знаю тебя. Ты не смог бы убить ребенка. Нет, это невозможно.

— Я так тебе и сказал.

— Я не говорю о том, что ты мне сказал. Я говорю о том, что знаю.

Я почувствовал странную признательность.

— В любом случае, — продолжал он, — некоторые из твоих передвижений, записанные камерами слежения в Осаке, подтверждают твое алиби.

Я поднял бровь:

— Ваши камеры достаточно хороши, чтобы выследить меня, и при этом не могут заснять того, кто заворачивает людей в пленку и сбрасывает с крыш?

— Как я тебе сказал, камеры слежения далеки от совершенства. — Тацу нахмурился. — И я не единственный, у кого есть к ним доступ.

Я допил чай и попросил официантку принести еще горячей воды. Некоторое время мы сидели молча.

Я поднял изящную фарфоровую чашку и посмотрел на Тацу.

— Скажи-ка мне кое-что.