Дождь для Джона Рейна
Шрифт:
— Не слышал. Но знаю, где можно проверить.
— Сколько времени тебе понадобится?
— День. Может быть, меньше.
— Что бы ни нашлось, помести на доску объявлений. Пришли сообщение на пейджер, когда будешь готов.
— Хорошо.
Я повесил трубку.
Сообщение пришло на следующее утро. Я отправился в интернет-кафе в Умеда, чтобы проверить доску объявлений. Послание Тацу состояло из трех фрагментов информации. Первый — адрес: Асакуса, 2-тёмэ, номер 14. Второй — человека, похожего на Мураками, видели там. И третий — покойный качок был одним из организаторов того, что в этом додзо могло происходить. Первый фрагмент информации подсказал мне, куда идти. Второй дал понять, что это стоит
Я составил сообщение, в котором попросил Гарри проверить, звонил ли мой бывший партнер по занятиям тяжелой атлетикой и получал ли вызовы на свой мобильный через ближайшую к адресу на Асакуса ретрансляционную вышку. На основании информации Тацу я хотел надеяться, что да. Если так, то подтвердится и факт, что мой качок проводил время в этом додзо, и его должны здесь знать. В таком случае я смогу на него сослаться. Я также спросил Гарри, не слышал ли он в последнее время чего-нибудь от агентов, работающих на правительство США. Загрузил сообщение на доску объявлений и послал сигнал на пейджер.
Через час на пейджер пришел ответ. Я проверил доску объявлений и открыл сообщение. Никаких неожиданных визитов, рядом с этой новостью — веселая рожица смайлика. И список звонков тяжелоатлета, которые обрабатывались вышкой на Асакуса. Мы снова были в деле.
Я сообщил Тацу, что намерен ознакомиться с местом и расскажу ему о том, что обнаружу. Написал, чтобы он оказал поддержку Араи Кацухико, имя которого я использовал в клубе тяжелоатлета. Араи-сан наверняка был из провинции, чем объяснялся недостаток у него контактов здесь. Небольшая отсидка в местной тюрьме, скажем, за драку, была бы большим плюсом. Трудовой стаж в какой-нибудь местной компании, но без прямого контроля со стороны бандитов — идеальный вариант. Любой, кто бы ни решил проверить меня — а я был убежден, что если все пойдет, как я надеялся, то так и будет, — увидит простую историю человека, который решил порвать с прошлым и приехал в большой город, чтобы начать все сначала.
Я сел на скоростной экспресс и прибыл на Токийский вокзал около полуночи. На этот раз остановился в «Империал-отеле» в Хибия — еще одной гостинице в центре, компенсирующей отсутствие стиля свойственного, скажем, «Сейю Гинза», «Чинзансо» или «Марунучи фор сизонз», размером, анонимностью, множеством входов и выходов. «Империал» — последнее место, где я был с Мидори, но выбрал я его исключительно из соображений безопасности.
На следующее утро я проверил доску объявлений. Тацу обеспечил меня всеми необходимыми личными данными, а также сообщил, в какой секции автоматических камер хранения на токийском вокзале я смогу найти соответствующие документы. Я прочитал сообщение несколько раз, запомнил его, а потом удалил.
Я проделал ПОС, которая прошла через токийский вокзал, где я изъял необходимые мне документы, и закончилась на станции Тораномон полиции Гинза — старейшей подземной линии метро города. Там я пересел на поезд в направлении Асакусы. Асакуса, на северо-востоке города, — это то, что осталось от ситамачи — центральной части древнего Токио.
Асакуса 2-тёмэ располагается на северо-западе от станции, поэтому я прибыл к нему через Сенсодзи, храмовый комплекс района Асакуса. Я вошел через Каминаримон, Врата Грома, которые, говорят, защищают Каннон, богиню милосердия, поклонению которой и служит весь комплекс. Родители привозили меня сюда, когда мне было пять лет, и вид трехметрового красного бумажного фонаря на воротах — одно из моих самых ранних воспоминаний. Мама настояла, чтобы мы отстояли очередь в магазине Токивадо за каминари окоси, характерными для Асакусы сладостями. Отец был недоволен тем, что пришлось томиться из-за этого туристического нонсенса, но мать не обращала на него внимания. Каминари были восхитительны — хрустящие и сладкие, — пока мы их ели, мама смеялась и все спрашивала меня: «Oichi, ne? Oichi, ne?» («Вкусно? Вкусно?»)
Я остановился перед храмом Сенсодзи и огляделся. Вокруг бурлил водоворот восхищенных туристов, торговцев, зазывающих потенциальных покупателей, визжащих школьников, отбивающихся от банды голубей, для которых комплекс стал родным домом. Кто-то потряхивал омикудзи, кружкой-прорицательницей, полной монет достоинством в сто иен, брошенных туда в надежде на хорошие вести. Ароматный дым от гигантской медной курильницы окоро струился в прохладном воздухе, одновременно сладковатый и кисловатый. Группы людей толпились вокруг курильницы, обмахивая дымом те части тела, которые надеялись исцелить с помощью его волшебных свойств. Старик в рыбацкой шляпе собирал клубы дыма у себя в паху, с удовольствием смеясь при этом. Гид пытался организовать групповое фото, но волны прохожих постоянно отгораживали его от туристов. Огромные Врата Ходзомон молча взирают на все это, погруженные в раздумье, благородные, привыкшие за десятилетия к гомону туристов, безумным фотографам, помету, скопившемуся на свесах крыш, как воск от жертвенных свечей.
Я шел в западном направлении. Шум спал, уступив место странной, гнетущей тишине, повисшей надо мной, словно дым. В стороне от подпитываемой туристами активности Сенсодзи создавалось впечатление, что Асакуса смертельно поражен десятилетним спадом Японии.
Я продолжал идти, вертя головой по сторонам, рассматривая окружающее. Справа грустил парк развлечений Ханаясики, его пустое колесо обозрения бесчувственно вращалось на фоне пепельного неба. Пешеходная эстакада позади была отдана нескольким голубям, прилетевшим сюда со стороны храмового комплекса; редкое хлопанье крыльев эхом отдавалось вокруг. То тут, то там попадались кучки бездомных, собирающих окурки. Почтальон вынул несколько писем из почтового ящика и заторопился дальше, словно опасаясь, что может заразиться какой-то болезнью, которая уже уничтожила население района. Владелец кофейного магазинчика тихонько сидел в глубине своего пустого заведения в ожидании давно исчезнувшей клиентуры. Даже салоны пачинко были пусты, а искусственно веселая музыка продолжала нестись из дверей.
Я повернул за угол в конце улицы, которую искал. Крепко сложенный парень-японец с бритой головой и глазами, спрятанными под темными очками, стоял, прислонившись к стене. Я понял, что это часовой. Точно, с другой стороны улицы должен быть его близнец.
Пройдя мимо парня, через несколько шагов я, как бы случайно, обернулся. Парень смотрел на меня и что-то говорил по рации. Улица тихая, а я не похож на пенсионера, обитающего по соседству. Переговоры, наверное, были рутинными: кто-то идет, не знаю кто.
Наконец я нашел нужный дом — неприметное двухэтажное здание с оштукатуренным фасадом. Дверь старая, из толстого металла. Три ряда крупных болтов пересекали ее горизонтально, возможно, с внутренней стороны они были закреплены на поперечных балках. Болты словно говорили: «Посетителей не принимаем».
Я оглянулся по сторонам. Позади меня виднелся синий гофрированный сарай, совсем дряхлый, с ввалившимися внутрь окнами, напоминавшими глаза у трупа. Справа — крохотная прачечная-автомат, три стиральные и три сушильные машины выстроились друг напротив друга двумя аккуратными рядами, как будто их приготовили на выброс. Пожелтевшие стены украшены отваливающимися плакатами. На полу — рассыпанный стиральный порошок и окурки. На стене — покосившийся автомат, предлагающий клиентам, которыми могли быть только призраки, мыло по пятьдесят иен за кусок.
На грязной стене справа от двери здания я увидел маленькую черную кнопку, я нажал на нее и стал ждать.
На уровне головы открылась дверца. Пара глаз, слегка налитых кровью, рассматривала меня с другой стороны сквозь металлическую сетку.
— Я здесь, чтобы тренироваться, — сказал я по-японски.
Прошло несколько секунд.
— Здесь не тренируются, — последовал ответ.
— У меня четвертый дан дзюдо. Это место мне порекомендовал мой друг. — И я назвал имя мертвого тяжелоатлета.