Дождь Забвения
Шрифт:
– Даже описать трудно. Вот я сижу, а пару секунд назад был на другой стороне. Но притом словно полжизни тебя не видел, словно заблудился и торчал там долго-долго.
– А, значит, с тобой это случилось, и при первом же переходе, – проговорила Ожье с восхищением и толикой зависти. – А со мной такого не бывало никогда.
– Помнится, я сделался прозрачным, через меня проходил свет. Я сам висел в столбе света целую вечность и не мог угадать, когда это закончится. И в глубине души хотелось, чтобы не заканчивалось… Вокруг играли краски, каких я и представить не мог. И вот – бац! – финал,
– Ты чувствовал чей-нибудь разум? Много разумов?
– Я чувствовал себя очень маленьким и хрупким, будто препарат под микроскопом.
– Так это и был эксперимент, – честно сказала Ожье. – Никто из таких, как ты, раньше не проходил через цензор. Правда, никто и не пытался провести такого, как ты. И я не рассчитывала, что ты ощутишь чужое присутствие в первый же раз.
– Послушай, мне более чем достаточно и одного прохождения сквозь эту чертовщину, – произнес Флойд, осматривая помещение.
В отличие от предыдущего, это и в самом деле выглядело подземным шпионским логовом: огромное, набитое непонятной техникой.
– Пожалуйста, скажи, что это склад декораций для фильма, – попросил он, опершись о край стола.
– Все настоящее, – заверила Ожье, с трудом поднимаясь на ноги. – У нас небольшая проблема: еще не вернулись мои друзья. Но есть и хорошая новость.
– Какая же?
– Корабль вернулся. Но я не понимаю, почему он пуст. Хватило бы и одного свободного сиденья.
Флойд покопался во рту, извлекая обломки зуба. Отчего-то этот ущерб сейчас казался совершенно пустяковым.
– Ты сейчас произнесла слово «корабль».
– Вот он, – указала Ожье на огромное устройство посреди зала, которое первым бросилось Флойду в глаза.
Гигантская, объемом в приличный дом стеклянная колба висела над выемкой, заполненной разнообразными устройствами. Колбу удерживали металлические балки и распорки. Горловина представляла собой широкую цилиндрическую трубу, упирающуюся в стену. В месте контакта Флойд заметил ту же желтую полупрозрачную субстанцию, что обрамляла цензор. А при внимательном рассмотрении открылось, что эта субстанция покрывает все внутренние стены зала – плотная поблескивающая оболочка. Кое-где она пряталась под металлическими листами, но хватало и больших открытых участков.
Внутри колбы лежало нечто размером с грузовик, помятое и исцарапанное, с закругленным пулевидным носом, словно склепанное троглодитом-энтузиастом из попавшихся под руку кусков жести. Виднелись иллюминаторы и загадочного предназначения выступы, сплошь обшарпанные и погнутые. Еще были нарисованные краской незнакомые символы – потускневшие, обожженные. Весь объект удерживала система подвески, точно бомбу в самолетном отсеке.
– Потрепало его по дороге, – прокомментировала Ожье.
– Это корабль? – усомнился Флойд.
– Да. И не надо так разочарованно. Это мой билет отсюда.
– Что-то невзрачно он выглядит.
– Ситуация не слишком благоприятная, раз его так помяло за один рейс. Остается лишь надеяться, что он выдержит обратное путешествие.
– И куда он доставит тебя? В Америку? В Россию? В страну, о которой я даже не слышал?
– Очень далеко от Парижа, – уклончиво ответила Ожье. – Тебе пока не стоит об этом задумываться. Я вернусь через шестьдесят часов – или прибудет тот, кому ты сможешь доверять. Уж позабочусь, чтобы тебя доставили на поверхность целым и невредимым. Конечно, при условии, что транспорт выдержит возвращение.
– Есть альтернатива?
– Нет. Выбраться отсюда я могу только на этом транспорте.
– Тогда будем надеяться, что госпожа Удача на нашей стороне.
Флойд обвел взглядом зал – от одного таинственного объекта к другому. На столах – множество клавиатур, но клавиш гораздо больше, чем букв алфавита, и усажены они слишком плотно. На них загадочные надписи: сочетания букв, цифр, совсем уж непонятные детские каракули. Повсюду изобилуют тумблеры и верньеры, некоторые из дымчатого полупрозрачного материала. На столах что-то вроде абажуров из матового стекла, с напечатанными яркими рисунками и текстом. Люминесцентное свечение красок. Там и тут микрофоны – хотя бы их Флойд распознал уверенно – и оставленные на столах планшеты с бумагами. Он взял один, полистал шелковистые страницы, заполненные столбцами абракадабры – но абракадабры явно упорядоченной, аккуратно расположенной, прерываемой местами элегантными каскадами круглых скобок и прочих типографских символов. На другом планшете он увидел листы со сложными, похожими на лабиринты чертежами – будто безумно запутанные карты мегаполиса.
– Кстати, кто же ты такая? – осведомился он.
– Женщина из две тысячи двести шестьдесят шестого года.
– Меня немного беспокоит, что ты, похоже, и сама веришь в это.
Но Ожье, не слушая его, подошла к третьему по странности – после пузыря и цензора – предмету в зале, к скульптуре из нескольких десятков металлических сфер, собранных в пирамидальную спираль, достававшую до плеча. Она бы прекрасно смотрелась в фойе офисного здания – обычная модернистская поделка. Но здесь, где всякий предмет имел особое предназначение, скульптура казалась совершенно неуместной – вроде рождественской елки среди дизелей.
Ожье коснулась верхней сферы, удивленно проговорила:
– Что это?
Скульптура задвигалась, частично развернулась и уподобилась змее из сочлененных шаров. Она приподнялась, угрожающе изогнулась, словно готовая напасть кобра, – и Ожье в испуге отступила на шаг.
Флойд поднял пистолет и сдвинул предохранитель.
– Спокойно! – Верити предостерегающе подняла руку. – Это всего лишь робот. Должно быть, его прислали на транспорте.
– Всего лишь робот? – переспросил Флойд, неохотно опуская оружие.
– Робот прогров, – ответила она, будто это многое объясняло. – И вряд ли он послан причинить нам вред. Если бы охотился за нами, мы уже были бы мертвы.
– Ты говоришь про роботов, будто привыкла видеть их каждый день.
– Не каждый день, но достаточно часто, чтобы знать, когда стоит их бояться, а когда нет.
Робот быстро проговорил тонким голоском:
– Идентифицирую вас как Верити Ожье. Прошу подтвердить идентификацию.
– Я Ожье.
– Вы кажетесь травмированной. Это в самом деле так?