Драгоценность черного дракона
Шрифт:
Темно-синие сейчас глаза её алькона сияли ярче грозового неба, вызывая облегченную, слабую улыбку. Словно не было ненависти и злости, непонимания его поступков и отчаянья. Она не могла злиться, когда легче было уже от того, что он был рядом. Так близко — рукой коснись.
Ещё таяли в воздухе отзвуки волшебной колыбельной, которая успокаивала и заставляла тяжесть с сердца уйти, а потом… навалились воспоминания. Разом, махом выбивая из-под ног почву, заставляя впиться в губу клыками.
– Где? — собственный голос звучал надсадным хрипом. — Где они?
Кинъярэ сверкнул глазами, отстраняясь.
— Ты ведь не успокоишься, пока не узнаешь то, что тебя так интересует… ладно. Тайлу я объявил погибшей, оставил на попечение наших женщин, — прервал он её вскрик, — так будет вернее. Отец остался у Гирьена, как и Кейнарэ со своим новым… знакомым, — мужчина неуловимо поморщился.
Полумертвый айтири явно не был пределом его мечтаний.
— Все живы, на удивление. О здоровье я, пожалуй, умолчу… — длинные пальцы зарылись в её волосы, перебирая, и от этого его движения хотелось заурчать, выгнуться кошкой, ловя ненавязчивую редкую ласку, — могу сказать, что мое задание ты выполнила лучше, чем я мог бы когда-либо рассчитывать, — он склонился, смотря серьезно, без улыбки. А потом вдруг опустился рядом с постелью на колени, удерживая её тонкие худые ладони в своих — словно пытаясь согреть.
— Я в долгу перед тобой, моя Гардэ, — хищные глаза вспыхнули звездами, не позволяя оторваться, — я выполню любое твое пожелание в рамках разумных, смерть моя…
Любое. Право слово, сегодня он очень щедр.
По телу все ещё разливалась слабость, но она чувствовала себя уже гораздо увереннее. И она точно знала, какой вопрос задать.
— Хорошо же… прищурилась, выпрямляясь и подтягивая непослушное тело на постели, — я точно знаю, что попросить. Помните, что вы обещали мне, мой Мортэ.
Смелость пришлось соскребать со всех уголков, но, в конце концов, она все-таки решилась.
— Скажите, вы не можете или не хотите иметь со мной никаких отношений? Я не слепая, мортэ Кинъярэ, я не глухая. Я вижу, что я вам нравлюсь. Не как ученица — в этом я точно не могу быть уверена, но как женщина. И все же вы ничего не пытаетесь сделать — дразнитесь, насмешничаете, но… я не могу вас понять. Чего вы хотите на самом деле? В чем причина такого вашего поведения?
Слова слетели с языка прежде, чем она осознала, что именно озвучила. Увидела потемневшие вмиг глаза, поджатые губы.
— Что ж, — от вкрадчивого, тихого голоса захотелось накрыться одеялом с головой, — не ожидал, признаться, такого вопроса, но ты меня поймала, — только вот веселья в глазах не было — только стылый лед. — Я отвечу… все же отвечу, раз ты так жаждешь этого. Смотри только не пожалей. Некоторым тайнам лучше всего так и оставаться таковыми…
— И все же я хочу знать, — впервые она смотрела прямо ему в глаза, не смущаясь и не отводя взгляда в сторону.
— Хочешь — значит будет, — алькон резко выпрямился, вставая с колен и садясь в кресло, стоящее у кровати. Значит, он приходил к ней и тогда, когда она лежала без сознания? Глупое сердце отчего-то забилось сильно-сильно, — ты спрашиваешь, вправду ли нравишься мне… смелый вопрос. Но женщина всегда чувствует, если нравится мужчине, женскую суть трудно обмануть, миэми.
С трудом верится, учитывая, что происходило с ней в прошлом.
Но мужчина уже продолжил, как ни в чем не бывало, словно понимающе усмехнувшись в ответ.
— Юным свойственно ошибаться, не спорю… и все же это скорее исключение, чем правило. — Он тянул время словно нарочно, видя, как она изводится, хмуря брови, — ты действительно нравишься мне, ириссэ. Не можешь не нравиться. Мы связаны настолько сильно, что порой кажется — друг без друга будет невыносимо даже дышать.
Пальцы скомкали одеяло. Дыхание прервалось — казалось почти кощунственным дышать сейчас, когда он первый и, возможно, единственный раз говорит с ней так откровенно.
— Я хочу сделать тебя своей, — откровенный взгляд прошелся по ней, словно осязаемо окутывая тьмой, от которой внутри вспыхнуло яркое, острое желание. Рывок. Он уже рядом, кожа к коже, дыхание к дыханию. Он касается щеки, медленно чертит когтем полоску на шее, обхватывая её кольцом пальцев. Безумные, уже голодно-фиалковые глаза лишают дыхания.
— Я хочу пить стоны с твоих губ, — чужие губы обожгли шею, словно клеймя, — хочу ласкать твое тело, играя на нем, словно на искусно настроенной арфе, — ещё один поцелуй расцвел на ключице, — хочу слышать, как ты выкрикиваешь мое имя, как просыпаешься рядом со мной, нагая и полностью принадлежащая мне.
Новый поцелуй — словно разряд молнии, его зубы прикусывают кожу на руке, оставляя заметный след. Её дыхание рваное, тяжёлое, внутри все горит и скручивается узлом, не давая вдохнуть, перед глазами все плывет, заставляя судорожно хвататься за приникшего к ней мужчину, как за последнюю соломинку.
Яра облизывает губы — а взамен обрушивается ещё один поцелуй-наказание. Он кусает, впивается, припадая к ней, как к источнику благословения, когти чуть царапают спину, хвост стискивает талию, вызывая внутреннюю сладкую дрожь.
Пустота наступает резко. Кинъярэ отстраняется, чуть опуская голову так, чтобы лицо было закрыто волосами.
— Но я никогда не смогу сделать тебя своей. Как бы мне не хотелось. Моя кровь — кровь Повелителей, кровных детей Смерти, смертельно ядовита для других существ. Даже для моих собственных собратьев.
— А как же?..
— Я понимаю, что тебя интересует. Жены правителей. Большинство из них умирали, вынашивая дитя. Иногда даже вместе с ребенком. Другие же… — бледные губы тронула почти нежная улыбка, — другие были. Если кровь жены также сильна, если она начинает в малых дозах принимать кровь будущего мужа, и та не вызывает ни отравления, ни иных поражений, то шанс есть… и шанс высокий.
Казалось, он весьма настоятельно пытается её к кое-чему подтолкнуть. Хотя почему к чему-то? Только непонятно, почему же не может говорить об этом вслух.
— Решение принимаешь только ты сама. Гардэ и Клинок не обязательно составляют пару, как возлюбленные, так что тот же Сайнар зря надеется.
Отчего-то сердце противно сжалось. Вот кто ей, казалось бы, наследник ирра? Брат по крови и духу? Соратник? Друг? Наверное, в этом все и дело. Она ощущала всей кожей его потребность любить — и не могла не желать его безумной душе немного покоя.